Важно понимать, что определения «деколониальный текст» не существует, кроме того, постколониальная литература и деколониальная настолько близки друг к другу в плане тем и писательских инструментов, что в некоторой степени это стирает границу между ними. Тем не менее: давайте попробуем рассмотреть некоторые примеры современных текстов и помыслить о том, как может существовать язык в нынешнее время.
Начнем с текста, написанного выпускницей Школы литературных практик в Москве, Дианой Янабарисовой. Диана Янбарисова – татаробашкирка, писательница, выпускница Школы литературных практик и Creative Writing School
◻️Рассказ «
Дурия» в глобальном смысле осмысляет позицию Другого. Во-первых, с точки зрения позиции в социуме: так, на фоне всего повествования мы наблюдаем, как мать героини пытается снять квартиру в Москве, вынужденная всякий раз повторять, что Дагестан — это часть России. Во-вторых, языковые трудности и существование в поле иного языка: героиня стыдливо прячет собственное имя, называя себя Дусей, а не Дурией:
«И, замечая Дурию:— Ой, это что у вас тут, воспитательный момент?— Это мы думаем над своим поведением, — мамин голос все такой же строгий, а значит придется еще помаяться.— Что ж ты натворила такое, Дурия-къызым?Дурия не оборачивается. Надо притвориться, что тебя нет. Угол превращает в невидимку — негласное правило наказания и привилегия наказанного.— А она у нас, оказывается, теперь не Дурия, а Дуся. Бабушкино имя ей, видите ли, больше не нравится. Раньше всегда нравилось, а в Москве что-то вдруг разонравилось».В тексте появляются слова на кумыкском языке: къызым — дочка; гьа, шолаймы — ах, вот оно что; яхшы — хорошо; баракалла — спасибо; адина-эчив — тетя Адина. Сплетенность одного языка с другим — единая черта как постколониальной, так и деколониальной литературы. Здесь принципиально то, что все эти языки, пласты, слова и звуки едины и неразделимы. Мы слышим разговор матери по телефону, шаги родственников, их обращения друг к другу и Comedy Club на фоне. Поскольку текст написан в рамках проекта ШЛП «
Страсти по Конституции», он не просто сопровождается статьей Конституции, но и отталкивается от нее и полемизирует с ней:
«Статья 26 Конституции РФ, часть 1.Каждый вправе определять и указывать свою национальную принадлежность. Никто не может быть принужден к определению и указанию своей национальной принадлежности».Симптоматично, что Другой часто оказывается фактически обязан указывать, объяснять и прояснять собственную этническую и национальную принадлежность окружающим, в особенности, в ситуации съемного жилья. Необходимость подробно рассказывать об этом в случае, если у вас нерусское имя или неславянская внешность — ни для кого не секрет. Я и сама неоднократно сталкивал_ась с подобными ситуациями.
Конфликт между матерью Фатимой и дочерью Дурией разгорается из-за имени: мать узнает, что дочь именует себя Дусей вместо собственного имени Дурия.
Стыд вокруг имени — частая проблема культурных трикстеров и билингвальных детей, об этом же пишет писательница и эссеистка Егана Джаббарова в своем эссе «
Мое сложное имя», недавно вышедшем в Garage Journal. Джаббарова Егана — поэтесса азербайджанского происхождения, организаторка и кураторка фестиваля «Межа». Автор поэтических книг «Босфор» (2015), «Поза Ромберга» (2017), «Красная кнопка тревоги» (2020). Лауреат премии «Поэтический дебют» журнала «Новая Юность» (2016)
◻️ В эссе она пишет:
«Я не осознавала, что меня это ранит. Как вода точит камень, так каждое имя разрушало мою идентичность: Яна, Иоанна, Игана, Гюльчитай, Эгана и много-много других имён. Меня колонизировали, моё тело было расчленено на сотни разных частей, имеющих свои названия, имеющих свои истории и теории, существовали целые районы, где жили самые грязные слова, самые страшные имена, самые горькие капли». Текст осмысляет процесс переименования как колониальный акт, насильственно стирающий не только имена людей, но и факт их существования.
Попутно мы узнаем, что мать Дурии вынуждена работать по ночам, а Дурия обозначает «жемчужина». Неслучайно в финале текста главная героиня по слогам читает русское имя «ду-ся», осознавая, как оно на деле уничтожает не только ее, но и ее культурное и этническое наследие, наконец, она гладит маму по волосам: обнаруживая сходство в их внешности, а вместе с ним и всю историю рода:
«Дурия заглядывает внутрь — не выкинула — берет кружку в руки, шепотом читает: «ду-ся», проводит пальцем по буквам».**
«Идет в комнату с чашкой в руке: надо нести по одной, медленно — не пролить, не обжечься. Ставит ее на стол перед мамой. Бережно касается маминых волос — густых, черных, таких же, как у нее самой, — и та просыпается».Имя непросто обозначает факт нашего существования, но и несет в себе некоторого рода генетическое ДНК. Так, внутренняя колониальность часто побуждает переименовывать Другого в собственную версию имени. Многие иностранные студент_ки или мигрант_ки самостоятельно переименовывают себя и придумывают русские аналоги. Процесс возвращения своего имени и отказ от стыда
— важная составляющая внутренней деколонизации, а потому появление этой темы в современной художественной литературе чрезвычайно значимо. Диана Янбарисова работает с постколониальной и деколониальной проблематикой и в поэтических текстах. Например, ее текст «
Шекере», посвященный семье. Он также вышел в рамках антологии Школы литературных практик «Страсти по Конституции», а потому сопровождается статьей Кконституции:
«Статья 67.1. Конституции РФ, часть 2 (предложенная поправка от марта 2020 года). Российская Федерация, объединенная тысячелетней историей, сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога, а также преемственность в развитии Российского государства, признает исторически сложившееся государственное единство».Авторка ставит под сомнение тезис о памяти предков и с горечью замечает:
«какую память о них сохраняет Российская Федерация,кроме годов рождения и — реже — смерти». Вместе с тем, унификация людей и исчезновение их имен, их подмена на даты, уравновешивается именами родственников, в этом смысле проговаривание имени вслух
— уже значимый акт, делающий близких видимыми и живыми:
«…я смотрю на имена своих предков:Минисафа,Лутфурахман,Абдулхалим,Гульзагифа, —и пытаюсь представить, как они жили,во что они верили»Особенно важно возвращение в прошлое и разрушение линейности. Линейность и прогресс часто ассоциируют каждый последующий этап, как улучшенный предыдущий
— подобное видение зачастую закрепляет колониальность, поскольку по этой логике все носитель_ницы альтернативных форм знания воспринимаются как «отсталые» и недостойные внимания. Это автоматически обесценивает огромные пласты культурного наследия. Кроме того, другие оказываются исключены и забыты, а потому обращение к прошлому, к личному прошлому и семейному архиву
— важный мотив деколониального текста.
Здесь, как и в рассказе «Дурия», появляется другой язык, но интересно, что эти слова не вплетаются в лоно текста, а сознательно подаются в виде достаточно ограниченного списка фраз. Диана Янбарисова не просто дает им право и возможность звучать и стать слышимыми, но и иллюстрирует трагедию языка, его размывание, стирание и исчезновение, в особенности, среди молодого билингвального поколения:
«когда я была маленькая, кортотай говорил на башкирском,неней на татарском,а я отвечала — чем старше, тем чаще — на русском.вот что я помню:һөт — сөткызым — ҡыҙыминде — индемин һине яратам — мин сине яратамуф, Алла — уф, Алла —и в деревне могу только слушать,пить чай из пиалыи улыбаться, кивать».Обращает на себя внимание сплетенность исторического и человеческого: в металлическое и холодное нутро исторической мясорубки попадают обычные люди, на фоне появляющихся бездушных аббревиатур они живут свою обычную жизнь и пытаются выживать.
Та же связь исторического и личного являет себя и в тексте Рамиля Ниязова «
Настоящей уйгуркой стала только моя мертвая бабушка», опубликованном в веб-зине Autovirus.
Рамиль Ниязов — казах, уйгурского происхождения, выпускник Открытой Литературной Школы Алматы (семинар поэзии Павла Банникова), сотрудник Крёльского культурного центра. Студент-бакалавр факультета свободных искусств и наук СПбГУ. Лонг-листер премии Аркадия Драгомощенко (2019).
Рассказ делится на несколько частей: 1. Знание бедных; 2. Память о земле; 3. Безродность; 4. Наследство; 5. Конец пролога; 6. Мы никогда не были настоящими уйгурами; 7. Уйгур.
Каждая часть, с одной стороны, предстает как замкнутая на себе миниатюра, с другой — объединяется в общий текст. Уже в начале повествования автор предлагает нам разделение на культуру обороняющихся и культуру нападающих. Обороняющиеся (в постколониальной теории они могли бы быть названы субалтернами) голодны и бедны, единственное их богатство, а вместе с тем и ноша — память. Нападающие никогда не смогут понять тех, кто обороняется, поскольку их тела, сознания, мысли никогда не приблизятся друг к другу. Это лейтмотив всего текста, подкрепленный и визуальной работой, недаром упомянутой в начале:
«
Обычно я показываю её своим любимым и говорю: “Слева — ваши предки, а справа — мои”».