Миша — звукорежиссёр музыкального фестиваля в пользу переживших домашнее насилие «Не Виновата», где он также помогает отсеивать участни_ц, чьи взгляды противоречат концепции мероприятия. Он поделился с DOXA наблюдениями, как группы с радикально правыми взглядами и их поклонни_цы вовлекают новых людей в свой политический круг — незаметно для них самих.

Визуальный код Death In June держится на использовании символов ненависти. Насколько активно группа их эксплуатирует, легко понять по официальному архиву афиш, где можно увидеть, к примеру, «Мёртвую голову» на радужном флаге, руны, ассоциирующиеся с нацистской символикой, и так далее.

Собачий свисток — устройство, издающее звуки на высоких частотах: человеческое ухо улавливает их хуже или вовсе не слышит, зато собаки (а также кошки и другие животные) к ним весьма чувствительны. С помощью такого свистка собаку можно подозвать к себе или отпугнуть от объекта, обучить командам.

Метафору собачьего свистка — политического сообщения с неуловимым для большинства дополнительным смыслом — начали активно применять в социальных и политических исследованиях ближе к 90-м, хотя сами собачьи свистки, конечно, использовались и раньше. Ян Хейни Лопес в книге «Политика собачьего свистка: как закодированные отсылки к расе переизобрели расизм и повредили среднему классу» показывает, что в США политик_ессы десятилетиями используют в публичной риторике расиализированные намёки — широкая аудитория их не замечает (или предпочитает не замечать), но для радикальных консервативных групп они очевидны. Так, в 60-е под видом борьбы за «права штатов» и против «узурпации власти центральным правительством» губернатор Алабамы Джордж Уоллес продвигал идеи расовой сегрегации◽️. Когда-то «права штатов» означали прежде всего возможность Юга сохранять рабовладельческую систему. Обращаясь к этому эвфемизму, Уоллес перевёл дискуссию в поле «закона», так что белые избиратель_ницы получили возможность не признаваться «перед другими или даже перед самими собой» в том, что на самом деле речь идёт о расе.

Именно такая двусмысленная и черпающая силу из расовых предрассудков риторика позволила Уоллесу добиться популярности по всей стране и довольно успешно выступать на президентских выборах, что не удавалось ему ни во времена, когда он был более «мягким», ни когда делал слишком откровенные расистские заявления. Другие участни_цы большой политики настолько высоко оценили стратегическую находку Уоллеса — применение собачьих свистков, — что Хейни Лопес говорит о переизобретении с помощью этого приёма расистской системы США. На смену «расизму ненависти» пришёл экономический, менее очевидный расизм — причем для насаждающих его политик_есс он является средством, а не целью. Цель здесь — продвижение интересов элит.

Как политика собачьего свистка работает сегодня? Немного тоньше, чем во времена Уоллеса, но суть та же. В США самая большая электоральная группа — средний класс, внутри которого большинство составляют белые люди. И республиканская, и демократическая партии стараются привлечь их на свою сторону. Для этого они формулируют политические обещания таким образом, чтобы избиратель_ницы были уверены: они голосуют прежде всего в интересах среднего рабочего класса. Получается наоборот: набирая голоса за «снижение уровня преступности» или «борьбу с нелегальной иммиграцией», избранные кандидат_ки не только принимают новые меры по дискриминации темнокожих людей, мусульман_ок и других маргинализованных групп, но и вводят налоговые послабления для богатых, помогают крупным корпорациям, (а не свободному рынку) и снижают поддержку социальной сферы.

В результате — средний класс теряет в размерах: в 1971 году к нему принадлежал 61% населения США, а в 2021 — лишь 50%. Доля среднего класса в общем «пироге доходов» в 1971 году составляла 62%, а к 2021 году снизилась до 42%. Зато в руках богатых сосредоточилась уже не треть, а половина всех доходов. В руках сверхбогатых — исторический максимум богатств: 0,01% населения США владеют 10% общего благосостояния страны. Это больше, чем в Позолоченный век◽️, при этом сверхбогатые платят в разы меньше налогов, чем обычные люди.

У «политики собачьего свистка» в США есть три головы: закрепление расовой и другой дискриминации на системном уровне; усиление разрыва между бедными и элитами; разрушение демократического процесса: люди не понимают, за что на самом деле они голосуют.

Миша рассказывает, что практика проверки групп, которые участвуют в концертах, зародилась на нью-йоркской хардкорной сцене, когда отдельных исполнителей начали замечать на протестах против абортов и других прав. Когда Миша изучает бэкграунд потенциальных участни_ц фестиваля «Не Виновата» или тех групп, которые слушает сам, он не сразу начинает с поиска собачьих свистков.

Не все символы вражды имеют прошлое, связанное с гитлеровским нацизмом и другими подобными движениями. Иногда нейтральные и современные символы переходят в разряд экстремистских, если их присваивают ультраправые. Так произошло с лягушкой Пепе из мемов, которую ультраправые начали активно использовать с 2016 года для продвижения идей белого превосходства, нацизма и антисемитизма. Изображение Пепе на аватарках и футболках помогает сторонни_цам этих идеологий узнавать «своих».

Как и другие практики, усугубляющие неравенство в интересах элит, политика собачьих свистков используется во многих странах — конечно, не всегда успешно. В 2005 году в Великобритании Консервативная партия проиграла в парламентских выборах с кампанией «Думаете ли вы о том же, о чём думаем мы?». Возможно, даже для монархии, о колониальных преступлениях которой мы делали карточки, слоганы «Ограничивать иммиграцию — это не расизм» или «Как вы будете себя чувствовать, если вышедший по УДО чувак нападёт на вашу дочь?» были слишком очевидной попыткой сыграть на ксенофобных предрассудках.

А вот успех Джорджи Мелони в Италии некоторые связывают как раз с её способностью создавать двойственное впечатление. После победы коалиции под руководством Мелони в парламентских выборах ей прочат пост премьер-министерки. Мелони обозначает себя «мейнстримной консерваторкой» и возмущается, когда её называют фашисткой. При этом политикесса известна в том числе обращением к «наследию» Муссолини. Так, она не единожды делала отсылки к слогану тех времён — «Бог, родина, семья». Фрагмент её речи «я Джорджа, я женщина, я мать, я итальянка, я христианка» завирусился в соцсетях; в другом выступлении Мелони и вовсе пообещала, что будет «защищать Бога, родину и семью». Самого изобретателя фашизма политикесса открыто хвалила в начале своей карьеры (впоследствии дистанцировавшись от своих слов). В день голосования она выступила не в материнском, а в более сексуализированном образе: запостила видео, в котором она держит перед собой две дыни (ит. meloni — сленговое обозначение груди), называет дату голосования и подмигивает. Активистка за права женщин и ЛГБТИК+ людей Луиза Риццителли считает, что видео — способ Мелони, помимо прочего, показать своей партии под названием «Братья Италии» приверженность патриархальным, а не феминистским ценностям.

Заигрываний с разнообразными идеями превосходства в карьере Мелони не меньше, чем у Дугласа Пирса из Death In June. Планы политикессы как будто тоже не оставляют сомнений в её радикальности: она хочет ввести жёсткие антииммиграционные меры, снизить доступность абортов, отменить прогрессивное налогообложение богатых самозанятых и изъять при этом почти 9 млрд. евро из пособий по бедности. Что отличает итальянскую консерваторку от других, менее успешных в Европе, — так это её целенаправленная работа над популистской составляющей. От комплиментов Путину (и голосования против санкций от ЕС в 2014 году) она перешла к высказываниям в поддержку Украины; являясь союзницей венгерского автократа Орбана, подчёркивает уважение к парламентской демократиии. Мелони также избегает прямых разговоров о запрете абортов и отмене гендерных квот — вместо этого она делает особый упор на темы семьи и материнства, а также обращается к идеям меритократии.

Пользоваться «западными» методами не стесняются российский президент и пропагандист_ки. В недавней речи по случаю «принятия в Россию» аннексированных территорий Украины Путин, помимо прочего, произнёс:

«Вместе с тем Запад явно и уже давно выдаёт желаемое за действительное. Так, затевая санкционный блицкриг против России, они полагали, что смогут в очередной раз по своей команде построить весь мир. Но, как оказалось, столь радужная перспектива возбуждает далеко не всех — разве что законченных политических мазохистов и поклонников других нетрадиционных форм международных отношений.»

Говоря вроде бы о внешней политике, Путин одновременно обращается к идеям типа «можем повторить» (противостояние блицкригу) и подчёркивает свою неприязнь как к ЛГБТ-людям, так и вообще ко всему выходящему за рамки «традиций». Далее он высказывается более прямо:

«Разве мы хотим, чтобы у нас, здесь, в нашей стране, в России, вместо мамы и папы был “родитель номер 1, номер 2, номер 3”? Совсем спятили уже там? Разве мы хотим, чтобы в наших школах с начальных классов детям навязывали извращения, которые ведут к деградации и вымиранию? Чтобы им вдалбливали, что кроме женщин и мужчин якобы существуют ещё некие гендеры, и предлагали сделать операцию по смене пола?»

В этой квирфобной фразе разным группам также адресованы разные сообщения. Кроме субъективной оценки («извращения», «деградация»), которую Путин преподносит под видом общенародной через «мы», здесь содержатся и ложные факты. В действительности в других странах никто не отменяет слова «мама» и «папа», речь идёт лишь об универсальных названиях полей в некоторых бланках. Кстати, они удобны не только для семей с двумя мамами или двумя папами, но и при других составах взрослых, выполняющих опекунские функции.

Для ярых консерваторо_к само упоминание мифа о «родителях по номерам» — уже сигнал. Однако зачем он нужен, если дальше Путин намного более красноречив? Зачем Путину фейковые страшилки, если, по его словам, для россиян_ок и так «всё это», то есть права ЛГБТ-людей, «неприемлемо»?

Первая причина
На самом деле ситуация с «семейными ценностями» в России настолько плоха, что без изобретения внешнего врага вызвать у аудитории чувство сплочённости вокруг них крайне сложно. По данным за 2021 год, число разводов в России составило 70% от числа браков — бланки документов, где подписи ставят, например, мама и бабушка, а не «мама и папа», были бы удобны.

Вторая причина
Для основной массы людей трансгендерные переходы или однополые браки не существуют как реальная, затрагивающая их жизни проблема. В таком виде её необходимо сконструировать — с этой целью привлекаются понятные и близкие понятия «мама» и «папа».

Третья причина
Наконец, мало кто действительно является отъявленными, кровожадными квирфоб_ками, расист_ками или фашист_ками. Чтобы получить активное согласие или молчаливое смирение общества с принятием, например, закона «о пропаганде ЛГБТ» или непринятием закона против домашнего насилия, нужно как раздуть проблему, так и смягчить представление о том, какими методами она будет «решаться». Поддерживать борьбу с абстрактными «извращениями» или «защищать семейные ценности» — совсем не то же самое, что согласиться с необходимостью лишить миллионы людей медицинской помощи и возможностей трудоустройства. Поддерживать такие лозунги гораздо проще, чем одобрять насилие над женщинами, детьми и особенно — людьми маргинализованных гендерных и сексуальных идентичностей.

Многослойность фразы Путина в том, что она играет не на каких-то абстрактных предрассудках и способах отчуждения всего квирного: изобретённые «родитель 1, родитель 2 и родитель 3» становятся в ряд с демоническими «гендерно-нейтральными чертями» и механизированными «трансформерами» — не просто Другими, но однозначно враждебными человеку образами.

Конечно, в рассуждениях о языке, а тем более о языке политики и творчества всегда остаётся место неоднозначности. Мы не можем проникнуть в мысли Путина, Мелони или Пирса и узнать, что они на самом деле имели в виду. Сигнал собачьего свистка может прозвучать случайно, например, если человек не догадывается о специфическом происхождении фразы, популярности символа в конкретных группах и других особенностях, из-за которых появляется дополнительный смысл. Большие политик_ессы не всесильны и всезнающи, они тоже могут воспроизводить расистские или квирфобные нарративы неосознанно, как раз потому что не улавливают в них «ничего такого» сами.

Что позволяет предполагать использование собачьего свистка намеренно — так это реакция авторо_к высказывания на вопросы и критику. Ведь кроме «радикальных сторонни_ц» свистки считывают и те люди, против которых их агрессия направлена. Как и в случае с обычным газлайтингом◽️, нечаянные проявления можно признать и проработать, а вот упорный отказ допустить даже вероятность существования проблемы — должен настораживать.

Отдельные субкультурные группы или бизнесы с помощью собачьих свистков уходят от общественного контроля и обвиняют оппоненто_к в неадекватности, продолжая при этом распространять свои радикальные идеи. Машины пропаганды и власти, а также многие крупные деятель_ницы оппозиции черпают силу в схожих предрассудках, изобретают моральные обоснования, чтобы преследовать активисто_к и независимые СМИ, вторгаться в частную жизнь и поддерживать этнические разногласия в обществе.

Если рассматривать эту стратегию как коллективный случай газлайтинга, то можно обратиться к советам по борьбе с газлайтингом в личных отношениях. Психологи_ни советуют фокусироваться на фактах, своих впечатлениях и независимых мнениях, отстаивая с их помощью свои границы. Иногда проблему удаётся решить, иногда лучше прекратить общаться с газлайтящей персоной.

Но метафоры личных отношений далеко не всегда удачно перекладываются на наши отношения с государством и общественными структурами. Какие бы пути работы с ними мы ни выбирали дальше, вскрывать коммуникативные манипуляции — необходимая их часть.