Большинство донбасских школьников и школьниц смогли в относительном спокойствии окончить школу. Обострение ситуации пришлось на последние дни учебы: «27 мая обычно проходит последний звонок, и заканчивается учеба, а начало войны у нас принято отсчитывать от 26 мая ◻️, — рассказывает Элиза Шедания, — И из-за того, что как раз в это время началось непонятное движение, стали ездить танки, буквально начались военные действия, нам сказали, что для безопасности детей для сдачи экзаменов им нужно выехать из Донецка». Но сдать экзамены для дальнейшего поступления в вузы они не успели. ЗНО — украинский аналог ЕГЭ — нужно было ехать сдавать уже в области, не охваченные войной.

Многие приняли решение уезжать из Донбасса и поступать в университеты в других украинских регионах. Но чтобы подать документы, им нужно было выезжать на территорию, подконтрольную правительству Украины. Возможность сделать это дистанционно была не у всех. «В мае 2014 года, после начала боевых действий и захвата аэропорта, нам говорили, что через пару недель все успокоится, и мы сможем сдавать ЗНО в Донецке. Некоторые ребята надеялись на это и оставались. Но моя семья понимала, что так не произойдет», — рассказывает Юлия Косинова. В 2014 году она училась в донецком лицее. Идея переехать учиться в другое место зрела у Юлии еще до начала конфликта, а начало войны подтолкнуло к принятию решения.

Напряженность из-за разворачивающегося конфликта сразу сказалась и на атмосфере в школе: «Несмотря на то, что наш лицей был украиноязычный, учителя были настроены более пророссийски. Можно даже сказать, что нам насаждалось, что мы должны быть независимы. И это было даже на тех парах, где политика по идее не должна обсуждаться. Некоторые темы, которые шли по плану, мы откладывали в сторону и обсуждали политику». По словам Юлии, раньше подобной поляризации никогда не было: «С началом войны общество раскололось на две части. До начала конфликта не было такого явного разделения, во внеурочное время все общались на русском языке, но не было такого, чтобы кто-то плохо высказывался об Украине или ее целостности, это потом уже произошел переворот в сознании людей».

Юлия поехала сдавать ЗНО в Днепропетровск (Днепр) — абитуриентам из Донбасса разрешили это сделать в дополнительную сессию в июле — после чего вернулась в Донецк. Юлия отмечает, что, вопреки мифам, ни с каким особым отношением к студентам из Донбасса лично она не столкнулась: «Перед поступлением я сидела на форумах, и многие писали, что для донецких и луганских уже "все схвачено''». Юлия рассказывает, что она пыталась узнать по телефону, можно ли отправить документы почтой, на что ей ответили отрицательно: «Буквально за три дня до окончания приема на бюджет мой единственный шанс поступить был — подать оригинал аттестата. Мне пришлось взять билет, поехать в Днепропетровск — потому что я сначала подала документы туда — и уже оттуда ехать в Харьков. На вопрос декану о том, какие у меня шансы, он ответил, что не знает — очень большой конкурс. И только в ту ночь, когда я возвращалась из Харькова домой, мне сообщили, что я прошла на бюджет. То есть никаких поблажек не было. Ситуация наоборот была даже хуже, потому что нужно было выезжать в разгар боевых действий. Обратно я успела на последний поезд домой, который еще ходил тогда». В конце августа все железнодорожное сообщение закрыли из-за боевых действия, а Юлия поступила в Национальный юридический университет имени Ярослава Мудрого.

Многие были совсем не готовы к тому, что придется так стремительно менять планы. Элиза Шедания не собиралась уезжать из Донецка и хотела продолжить обучение в родном городе: «Школа, в которой я училась, была при Донецком национальном университете. Поэтому я уже хорошо представляла, какая у меня будет студенческая жизнь, вплоть до кабинетов и преподавателей. И тут вдруг все меняется, переворачивается с ног на голову. Стало непонятно, что делать и куда идти».

Элиза тоже поступала Национальный юридический университет имени Ярослава Мудрого, и на ее факультете абитуриентам из Донбасса разрешили подать документы дистанционно: «Обычно нужно за ограниченное время привезти оригиналы документов, и если ты это не сделал, твое место занимает следующий по конкурсу человек, который успел привезти документы. Нам тогда разрешили написать письмо с просьбой зачислить без оригинала аттестата, который можно было предоставить уже после начала учебного года».

Из-за неясности положения в родном городе Элизе пришлось в срочном порядке принимать решение о поступлении в другое место: «Мне позвонил папа и сказал, что я прошла конкурс и меня приглашают учиться в Харьков: "Поедешь учиться?'' — "Да''. Это был реальный шанс, а что будет в Донецке — непонятно». Так Элиза стала студенткой международно-правового факультета.

Сначала Украина практически никаким образом не оказывала дополнительной помощи студентам из Донбасса. Но постепенно специальные меры поддержки стали появляться. «На третьем курсе появилась социальная стипендия, на которую можно было податься, если ты с Донбасса. Она составляла примерно столько же, сколько и академическая — около 1100 гривен ◻️. Но этой суммы хватало максимум на неделю тем, кто очень экономно жил. Но ждать от государства какой-то большой помощи… Большое спасибо и на этом, как говорится», — рассказывает Юлия. Помимо стипендии, студенты из Донбасса получили скидку на общежитие.

В 2020 году в украинский закон «Об образовании» были внесены изменения, и для абитуриентов из Донецка и Луганска стала работать упрощенная система поступления в украинские университеты и колледжи. Аналогичная программа работает и для уроженцев Крыма.

Многие выпускники донбасских школ не имеют возможности получить аттестат украинского образца и сдать ЗНО, поэтому для поступления они сдают два экзамена — по украинскому языку и истории страны. Еще один профильный экзамен определяет сам вуз. С 2021 года работают бесплатные подготовительные курсы. Эта система работает и для жителей Крыма. Квоты для выходцев с Донбасса и Крыма составили от 10 до 20% бюджетных мест.

Системой «Донбасс — Украина» воспользовался и Кирилл Самоздра. До 2020 года он жил в Луганске и учился в Луганском национальном университете имени Даля. Несмотря на то, что в названии вуза уже упоминается место его расположения, в случае с Донбассом обязательно нужно уточнять, где университет сейчас находится фактически.

После начала конфликта на востоке Украины все крупные частные компании закрыли свои отделения на неподконтрольной Киеву территории. А в случае с вузами произошло раздвоение. Например, в Луганске после начала конфликта функционирует ЛНУ, но Киев его не признает. А университет, выдающий дипломы украинского образца, продолжил работу в Северодонецке.

Кирилл Самоздра рассказывает, что до 2020 года он не выезжал в Украину или Россию для сдачи ЕГЭ или ЗНО. Из-за того, что украинский аттестат у него был только до 6 класса включительно, у Кирилла не было возможности на общих основаниях поступать в Россию или Украину, поэтому он, как и большинство абитуриентов из «ЛНР» и «ДНР», выбрал один из местных вузов.

По словам Кирилла, еще во время обучения в лицее для него стало очевидно, что образование стало в значительной степени идеологизировано: «На уроках начальной военной подготовки часто проводились игры, вроде зарницы, соревнования по сборке автомата, на этом заострялось внимание и выделялось больше часов обучения. Более того, на открытые уроки приходили сепаратисты, рассказывали о возможности воевать». Кирилл говорит, что в лицее не раз показывали кино пророссийского, патриотического характера, и часто приезжали представители университетов из России, звали поступать туда. У представителей украинских вузов такой возможности нет.

Значительные метаморфозы претерпели и многие общеобразовательные предметы в непризнанной Донецкой республике. Вместо «Истории Украины» появилась «История родного края», на которой фактически преподают историю России. В учебниках, например, больше не упоминается «Киевская Русь», вместо него используется просто понятие «Русь». Украинский язык из программы тоже убрали: изучать его теперь можно только в рамках факультатива. Вместе с тем, учителя — одна из немногих специальностей в самопровозглашенной республике, где в последнее время стали регулярно повышать зарплаты. Сейчас они составляют 20-30 тысяч рублей.

Кирилл считает, что донбасские высшие учебные заведение тоже сильно изменились после начала конфликта: «Тот Университет Даля, который сейчас находится в Луганске, имеет мало общего с учебным заведением, которое было в его зданиях до 2014 года». По словам Кирилла, после начала конфликта уровень образования сильно упал: многие высококвалифицированные специалисты уехали, стала процветать коррупция.

По мнению Кирилла, тяжелая экономическая ситуация повлияла и на отношение некоторых преподавателей к учебному процессу: «К тому моменту, когда я уезжал, средняя зарплата составляла 150 долларов. Поэтому преподаватели работают без энтузиазма. Моя мама с 20-летним преподавательским стажем работала в колледже имени Даля и получала около 15 тысяч рублей. Поэтому вполне нормальная ситуация, что преподаватель не приходит на пару, или приходит и просто занимается своими делами, не обращая внимания на то, что происходит в аудитории».

Отсутствие необходимого финансирования сказывалось и на наличии необходимой для занятий аппаратуры: «Несмотря на то, что у меня была современная специальность — информационные технологии — мы учили С++ и Excel на старых компьютерах с Windows '98. Возникает ощущение, что наличие специальностей и проведение занятий нужно просто для отчетов. При этом министерство образования абсолютно непрозрачное: нельзя узнать, чем оно занимается и куда идут деньги», — рассказывает Кирилл.

Девальвация вузовского образования произошла и среди студентов. До 2021 года на территории самопровозглашенных республик не было обязательной воинской повинности, но многие выпускники школ все равно шли в вузы. Некоторые делали это далеко не только из желания получить высшее образование. На фоне низких доходов населения университетская стипендия, даже несмотря на свои небольшие размеры, стала важным подспорьем: «Когда я учился, стипендии были в районе 15-20 долларов, — делится Кирилл. — Конечно, на эти деньги нельзя прожить, но это как будто бы были деньги ни за что. Тем более для Донбасса получать 15-20 долларов не то же самое, что получать те же самые деньги в России или Украине: они ощущались более внушительной суммой».

Низкие зарплаты преподавателей стали одним из триггеров развития коррупции: «В моей группе на пары по физкультуре практически никто не ходил, и все получали пятерки за банку с краской или что-то такое, — рассказывает Кирилл.— Дать взятку преподавателям, чтобы выйти на стипендию, было выгоднее, чем отказаться от нее. Если ты поступаешь на бюджет, но не хочешь вообще предпринимать никаких усилий, можно заплатить условные пять тысяч рублей на всех преподавателей и следующие полгода получать стипендию и снова ничего не делать. Очень выгодная схема, особенно если ты не думаешь о будущем и не осознаешь, что это пустая трата времени».

Но с этим согласны не все. Сначала — в 2012-2016 годах — Екатерина Пониделко училась на философском факультете ЛНУ, а потом поступила в магистратуру Луганской академии культуры и искусств. По словам Екатерины, на ее факультетах коррупции не было: «Были студенты, которые сами искали способы сдачи через взятку, но у нас к этому относились строго и не приветствовали вообще».

Екатерина рассказывает, что по ее специальности можно было устроиться только в госучреждение или остаться преподавать в университете. Но она решила этого не делать и, окончив вуз в 2018 году, уехала жить в Москву, где стала управляющей бутика. В том же году в «ЛНР» вышло постановление, согласно которому выпускники луганских вузов обязаны по распределению отработать три года на территории самопровозглашенной республики. Это во многом вызвано демографическим кризисом и желанием хоть как-то задержать людей и не дать им уехать. Похожие планы были и в «ДНР», но там нововведение сначала должно было коснуться только выпускников медицинских вузов — регион столкнулся с серьезным дефицитом врачей.

По словам Кирилла, он тоже не видел для себя перспектив оставаться в Луганске, но изначально у него не было четкого плана переезда. Однако в начале 2020 года он приехал в Киев на «Марш равенства» ◻️, на один день, после чего решил, что хочет переехать туда насовсем.

Но переезжать из Луганска Кириллу пришлось при экстренных обстоятельствах. Вернувшись из Киева, он стал заниматься проектом об ЛГБТ+ подростках в «ЛНР»: «Законодательство [регулирующее права ЛГБТ+-персон] расписано еще более тщательно, чем в России, а штрафы за "пропаганду'' еще выше. Это сразу убивает всю правозащитную и активистскую деятельность». Тем не менее, Кирилл считает, что его деятельность не выбивалась из «правовых норм», даже несмотря на их жесткость: «Я занимался своей деятельностью строго в рамках "законодательства и конституции ЛНР": опрашивал людей только 18+. В опросах не было никакого приравнивания ЛГБТ к гетеросексуалам. Формально это вообще было социологическое, не политизированное исследование. А по факту его приравняли к шпионажу».

По словам Кирилла, его деятельность привлекла внимание сотрудников российских спецслужб, которые пытались под угрозами завербовать его. После этого Кирилл некоторое время прятался в Луганске, а в июле 2020 года с помощью правозащитников уехал в Киев: «Когда я приехал, у меня не было никаких знакомых, связей и работы. Потом уже, когда я немного обвыкся, в августе я стал заниматься поступлением».

Для поступления в Киево-Могилянскую академию Кирилл быстро прошел экстерн, который позволил ему получить аттестат за 11 классов, и сдал два экзамена по упрощенной системе — историю и украинский язык и литературу.

Для Кирилла одной из сложностей было приспособиться к ежедневному использованию украинского языка: «С 8 класса я фактически не учил его и жил я в Луганске, где большинство русскоязычные. Поэтому, когда я приехал, несколько месяцев вспоминал язык. Это одна из причин, почему приезжающим сложно, если они заранее специально не интересуются историей, литературой Украины, не смотрят видео на ютубе на украинском». По словам Кирилла, когда живешь в Луганске, возникает ощущение, что в Украине все говорят на русском, но это не так: есть очень много людей, которые не знают его, и говорят только по-украински.

С 2017 года в Украине преподавание в старшей школе и вузах возможно только на украинском языке. Периодически это приводит к конфликтным ситуациям. В 2020 году преподаватель Национального технического университета «Днепровская Политехника» уволился, после требования студентов преподавать на украинском языке. В изначальной версии материала здесь был рассказ о преподавательнице киевского Национального педагогического университета имени Драгоманова Евгении Бильченко, якобы уволенной за публикацию поста в Фейсбуке с критикой закона, согласно которому вся сфера обслуживания в Украине должна перейти на украинский язык. На самом деле Бильченко действительно требовали уволить из-за ее публичного отрицания участия России в конфликте на Донбассе и выступления на «ДНР-вском» телевидении. Однако заявления преподавательницы о том, что ее увольнение из университета связано с политической цензурой, не соответствует действительности. В 2021 году в вузе проходила реорганизация (в распоряжении редакции есть приказ об этом). Из-за нее многие преподаватели получили уведомление о «увольнении». После этого некоторые из них получили предложение занять вакантные должности на других кафедрах. Среди них была и Евгения Бильченко. Она отказалась от новой должности и сказала, что из-за ее взглядов пришлось «пойти на ликвидацию целой кафедры».

Кирилл приспособился к тому, что все занятия проходят на украинском: ему это помогает привыкать использовать язык и в повседневной жизни. При этом с одногруппниками он говорит по-русски, потому что большинство русскоязычные и им так проще: «Нормальная ситуация, когда 30% говорят на одном языке, 70% — на другом. И тогда используются оба языка. Но нет такого, чтобы кто-то говорил, что русский — "москальска мова" или "язык оккупантов''. Я люблю приводить в пример, что многие украинские националисты сами говорят на русском».

У Кирилла только один раз возник конфликт на языковой почве: «Когда только я начал учиться, была первая пара украинского языка, и там была какая-то неточность со стороны преподавательницы. Она, сравнивая славянские языки, сказала что якобы слово «врач» образовано от «врать», что неправда. Я сделал ремарку, сославшись на русский словарь, где говорится, что это слово образовано от «врачевать», и прислал ссылку в чат. Некоторые студенты — человек 10-15 — когда у преподавательницы были технические проблемы и она ушла на несколько минут, стали в открытую буллить меня на русофобской почве. Тогда я решил неудачно пошутить и на фон в зуме поставил фотографию с патриотическим уголком в школе и фотографией Путина. Это только подогрело конфликт. Я понял, что так или иначе оскорбительно пошутил, поэтому сразу решил написать преподавательнице и всем, кто был на паре, объяснив причинно-следственную связь. И, на удивление, в мою сторону по этому поводу не было замечаний: представители разных специальностей поддержали меня. Это показательная ситуация: русофобия в той или иной форме есть, но она не на государственном уровне и не поддерживается».

Юлия Косинова и Элиза Шедания, закончившие Харьковский национальный юридический университет, в старшей школе учились на украинском языке, поэтому для них обучение в университете на этом языке не было проблематичным: «При этом на экзаменах и практических занятиях можно было спокойно отвечать на русском, если кому-то так было проще», — объясняет Элиза.

В группе, в которой училась Элиза Шедания, большинство студентов приехали из других регионов Украины, и было много людей из Луганска и Донецка. Никаких проблем из-за этого не возникало: «Ни в самом начале, ни за все четыре года обучения, даже когда уже было понятно, какие есть стороны, кто за и кто против, я не сталкивалась с конфликтами на этой почве. Конкретно на моем факультете это не проявлялось никаким образом, а лично я ни разу не столкнулась с агрессией или претензиями».

По ее словам, в университете старались не поднимать болезненную тему восточноукраинского конфликта: «Кто-то занимал одну позицию, кто-то другую, но у нас никогда не было конфликтов на этой почве. Эта тема даже не поднималась. Преподаватели старались не трогать эту тему, а если она все-таки возникала, они ее пресекали, потому что понимали, что это тот вопрос, который лучше не обсуждать. За все время был только один преподаватель, который хотел увильнуть в эту сторону».

Юлия Косинова тоже рассказывает, что не почувствовала никакого ущемления из-за того, что говорила на русском языке и приехала из Донбасса: «Были знакомства и с ребятами со Львова, первое время круг моего общения был полностью украиноязычным. Единственное, один раз, когда я заселялась в общежитие, соседка, еще не знавшая, откуда я, при общении сказала "хоть бы меня не поселили с девочкой с Донецка''. Наслушалась каких-то историй по телевизору, может быть. Мы с ней съехались, я ей рассказала, что я с Донецка, и в итоге нашли общий язык и общаемся до сих пор. Я думаю, все зависит от человека, а не от того, где он живет».

Многие студенты из Донбасса решают поступать не в украинские вузы, а уехать учиться в Россию. В российские вузы они могут поступить в первую очередь через программу Россотрудничества ◻️. Программа осуществляется в рамках квоты правительства РФ, а обучение финансируется из средств федерального бюджета. Основными целями агентства называются «усиление гуманитарного влияния России в мире» и «содействие распространению за рубежом объективного представления о современной России».

Квотой Россотрудничества воспользовался и Никита, аспирант Финансового университета. До 2014 года он жил в городе Краснодоне Луганской области, и до 11 класса планировал поступать в один из украинских вузов, но из-за войны ему пришлось рассматривать и другие варианты: «До последнего момента не знал, куда именно буду поступать. В это время активно разворачивались военные действия, и уже к середине лета они добрались до моего города. Находиться гражданским там было невозможно — город был занят военной техникой и солдатами, каждый день велись боевые действия. Люди либо уезжали, либо прятались в бомбоубежищах или в подвалах». Никита подал документы в несколько украинских, польских и российских вузов. Для поступления в России он не должен был сдавать дополнительные экзамены, нужно было только предоставить школьный аттестат. Узнав о том, что его приняли на бюджет в ФУ, Никита остановил свой выбор на России.

Студенты, оканчивающие вузы на территории непризнанных республик, сталкивались еще с одной проблемой: их дипломы не признаются нигде, кроме непосредственно территории «ЛНР» и «ДНР». Для того чтобы обойти это ограничение, свои дипломы донбасским выпускникам стали выдавать российские вузы. А с 2018 года вузы непризнанных республик стали получить аккредитацию в России и выдавать дипломы российского образца. Например, только в 2021 году выпускники вузов «ДНР» получили более 4 тысяч таких дипломов.

Усиление интеграции Донбасса в российскую образовательную систему происходит и на других уровнях. Учреждения среднего профессионального образования и школы стали проходить государственную аккредитацию в России. Уроки в школах проходят по российским программам и по российским учебникам, а в 2021 году в Донецке появились четыре центра для сдачи ЕГЭ. До этого донбасские школьники могли сдать экзамены в Ростовской области.

У многих студентов, выехавших с неподконтрольной территории, на Донбассе остались родственники, поэтому во время учебы они старались навещать их. Но делать это становилось все сложнее: «Когда я училась, приехать в Донецк стоило 800 гривен ◻️ и занимало 10-12 часов в дороге. Хотя в нормальной ситуации должно быть 5-6 часов. А с пандемией это почти невозможно — дорога занимает больше суток, потому что нужно пересекать границу с Россией, и стоить это стало еще дороже: недавно мама ездила туда по делам, заплатив около 2800 гривен. Поэтому я не была там уже больше двух лет — с лета 2019 года», — делится Юлия Косинова.

Юлия рассказывает, что, когда еще не закрыли железнодорожное сообщение, было проще: не нужно было долго стоять на блокпостах, практически не было досмотра. Но со временем на границе из-за проверки документов стали возникать большие скопления людей: «На блокпостах можно было провести по полдня. Естественно, мы платили деньги, чтобы нас пропускали без очереди. — говорит Юлия, — Пару раз на ДНР-овской границе вызывали в кабинет и пробивали по номеру мобильного. Брали телефон, могли смотреть фотографии. Конечно, с моего разрешения, но я не знаю, законно ли вообще так делать».

До недавнего времени семья Юлии оставалась в Донецке, но в 2020 году ее мама переехала в Киев. Теперь на Донбассе остался только отец: «Ему нужно ухаживать за своей пожилой родственницей. Да и он в принципе больше привык к стабильности: у него там жилье, работа». На Донбассе до сих пор есть большое количество людей, которые решили остаться из страха что-то менять, несмотря на ухудшающуюся экономическую ситуацию.

Сложности с поездками домой возникали и у Элизы Шедания: «В ноябре 2014 года у моего папы был день рождения, и я должна была на него приехать. Но за день до выезда в Донецке были страшные обстрелы, родители позвонили мне и сказали, чтобы я оставалась в Харькове. Тогда я согласилась, но для меня это был настоящий траур: просто катастрофическое состояние из-за того, что я не могу попасть домой. Но в тот же день родители сказали, что друг брата приехал, в принципе, без проблем пересек посты, и я тоже могу попробовать. И, конечно, я купила новый билет и поехала, потому что очень хотела. И каждый раз я просто находила способ это делать».

По словам Элизы, в целом, проблем с пересечением границы у нее не возникало: «По ходу времени система пропуска с одной территории на другую налаживалась, а основные проблемы оставались из разряда очередей, ограниченного времени работы пропускных пунктов и пресловутого человеческого фактора. Иногда у кого-то могли возникнуть какие-то дополнительные вопросы — вроде зачем? почему? откуда и куда? — но обычно все на уровне этих вопросов и заканчивалось. К счастью, непосредственно во время боевых действий я никогда не пересекала линии разграничения».

Многие студенты, уехав учиться в другие места в 2014 году, так и остались там, начали новую жизнь. Элиза Шедания — одна из немногих, кто вернулся после окончания университета обратно на Донбасс. По ее словам, она с самого начала для себя знала, что приедет домой: «В 2014 году многие уехали, не зная, вернутся они или нет. Я, конечно, рассчитывала, что все разрешится через пару недель, но все затянулось. Поэтому те, кто уехали и смогли где-то осесть, найти работу — уже прошло семь полных лет — начали жить другой жизнью, им нет уже смысла возвращаться: это большая разница, когда ты просто выезжаешь на время и когда живешь [на постоянной основе]. Те, кто сейчас уезжают, большой вопрос, приживутся или нет. А я сразу знала, что еду просто учиться».

Влияние на взаимоотношения оказала и политическая поляризация, которая возникла из-за развернувшегося конфликта: «Я поддерживаю отношения с несколькими людьми, но они, скажем так, более на стороне России. Потому что им элементарно просто проще выехать туда, чем на территорию Украины, — рассказывает Юлия. — С некоторыми я перестала общаться, потому что начались политические разногласия, даже с одноклассниками, с которыми общалась с первого класса. Особенно это было заметно в самом начале: стало невозможно остаться нейтральным. Но со временем это стало не так ярко проявляться».

Элиза рассказывает, что у нее не возникает конфликтов из-за политических взглядов: «Как и в Харькове я не сталкивалась с агрессией по поводу того, что я из Донецка и часто езжу туда, так и когда я вернулась в Донбасс, никто не накидывался на меня за то, что говорю что-то про Украину», — делится Элиза. — Со своим кругом общения я так и поддерживаю отношения. Мне так повезло, что если мы понимаем, что у нас взгляды могут разниться, мы просто эту тему не трогаем. Это того не стоит. Насколько дружба стоит того, чтобы пожертвовать ею ради личных убеждений. Мы ведь и так знаем, что каждый останется при своем».

Юлия не собирается возвращаться на Донбасс, даже если обстановка там поменяется. По ее словам, она уже привыкла жить в Харькове, который стал для нее родным, хотя поначалу и было сложно: «Иногда все равно ловишь себя на мысли, что все могло быть по-другому. Как ни крути, на нас все равно как будто бы есть клеймо ребят без своего дома. Поначалу любой человек все равно чувствует себя чужим». Но сейчас Юлия находит и плюсы в своем отъезде из родного региона: «Нужно проще к этому относиться. Это новые возможности, выход из зоны комфорта, новые знакомства. Для меня Харьков стал родным за эти семь лет, поэтому сейчас уже я не чувствую сожаления».

Никита собирается остаться жить в России, но все равно с теплотой вспоминает о месте, где вырос: «За политической обстановкой на Донбассе/Украине я не слежу. Принял как данное. Главное, чтобы войны не было. Сам Донбасс изменился с экономической и социальной точек зрения в худшую сторону, но на отношение как к родному краю это не повлияло: как был в сердечке, так и остался».