«Представляете, нас там встречал оркестр, который играл “Катюшу”! Это издевательство?»
Как украинцы, бегущие от войны, проходят через фильтрационные лагеря
Публикация: 3 мая 2022
То, что украинские власти называют насильственной депортацией, российские официальные лица преподносят как эвакуацию и спасение от националистов. Сегодня, по разным оценкам, на территорию РФ вывезено от нескольких десятков тысяч мирных украинцев до 500 и даже 700 тысяч.
В государство, развязавшее войну против соседней страны, часто попадают жители оккупированных (или частично оккупированных) российскими властями городов. Крупнейший из них — Мариуполь. В когда-то полумиллионном портовом городе теперь осталось около 100 тысяч человек
Валерия Ратникова поговорила с мариупольцами, которым уже удалось выбраться из города, но прежде, чем оказаться в полной безопасности, они прошли фильтрацию и побывали в России.
В государство, развязавшее войну против соседней страны, часто попадают жители оккупированных (или частично оккупированных) российскими властями городов. Крупнейший из них — Мариуполь. В когда-то полумиллионном портовом городе теперь осталось около 100 тысяч человек
Валерия Ратникова поговорила с мариупольцами, которым уже удалось выбраться из города, но прежде, чем оказаться в полной безопасности, они прошли фильтрацию и побывали в России.
«Фотографировали в профиль и анфас, как в тюрьме»
«Наколки искали даже у меня, 65-летней женщины!» — вспоминает Татьяна из Мариуполя. Она проходила так называемую фильтрацию в Донецке — столице самопровозглашенной ДНР. Без этой процедуры перемещения внутри непризнанной республики запрещены, тем более без нее невозможно выбраться за границу.
Что такое фильтрация? По сути, это тщательный досмотр и допрос: в подконтрольных оккупационным властям РОВД украинцев проверяют на связи с военными, фотографируют в профиль и анфас, собирают отпечатки пальцев, а еще расспрашивают о политической позиции. Но со всеми это происходит по-разному.
Мирные жители Мариуполя, по словам советника мэра Петра Андрющенко, проходят фильтрацию, чтобы получить у оккупационных властей пропуска для передвижения по городу. Через похожую процедуру необходимо пройти и тем, кто решает и может покинуть уничтоженный войной Мариуполь. Как говорит Андрющенко, вокруг города есть 4 фильтрационных лагеря, в них содержатся тысячи людей. А по словам мэра города Вадима Бойченко, в Россию из Мариуполя вывезли 40 тысяч человек, причем и из право- и левобережного районов выехать можно было зачастую только в одну сторону.
С Татьяной я встретилась в Тбилиси — здесь вместе со своим мужем и еще несколькими украинскими семьями она поселилась в доме-гостинице: хозяева отдали его под нужды беженцев. Пока Татьяна готовила обед, она согласилась рассказать о своем долгом пути до Грузии. О том, что происходило в Мариуполе, вспоминать была не готова. Ограничилась коротким: «Со 2 по 27 марта мы просидели в подвале. Когда уезжали, 4 подъезда нашего дома уже были разрушены».
Татьяна не хотела ехать в ДНР, тем более в Россию, но другого способа выбраться из заблокированного города просто не было. Как заявляли представители украинских властей, гуманитарные коридоры, о которых им удавалось договориться, обстреливались российскими войсками. «Из своего дома в Мариуполе мы смогли пешком дойти до [соседнего села] Сопино, на блокпосту нас встретили и сказали, что дальше надо ехать в Безымянное, оно под контролем ДНР», — рассказывает Татьяна.
Что такое фильтрация? По сути, это тщательный досмотр и допрос: в подконтрольных оккупационным властям РОВД украинцев проверяют на связи с военными, фотографируют в профиль и анфас, собирают отпечатки пальцев, а еще расспрашивают о политической позиции. Но со всеми это происходит по-разному.
Мирные жители Мариуполя, по словам советника мэра Петра Андрющенко, проходят фильтрацию, чтобы получить у оккупационных властей пропуска для передвижения по городу. Через похожую процедуру необходимо пройти и тем, кто решает и может покинуть уничтоженный войной Мариуполь. Как говорит Андрющенко, вокруг города есть 4 фильтрационных лагеря, в них содержатся тысячи людей. А по словам мэра города Вадима Бойченко, в Россию из Мариуполя вывезли 40 тысяч человек, причем и из право- и левобережного районов выехать можно было зачастую только в одну сторону.
С Татьяной я встретилась в Тбилиси — здесь вместе со своим мужем и еще несколькими украинскими семьями она поселилась в доме-гостинице: хозяева отдали его под нужды беженцев. Пока Татьяна готовила обед, она согласилась рассказать о своем долгом пути до Грузии. О том, что происходило в Мариуполе, вспоминать была не готова. Ограничилась коротким: «Со 2 по 27 марта мы просидели в подвале. Когда уезжали, 4 подъезда нашего дома уже были разрушены».
Татьяна не хотела ехать в ДНР, тем более в Россию, но другого способа выбраться из заблокированного города просто не было. Как заявляли представители украинских властей, гуманитарные коридоры, о которых им удавалось договориться, обстреливались российскими войсками. «Из своего дома в Мариуполе мы смогли пешком дойти до [соседнего села] Сопино, на блокпосту нас встретили и сказали, что дальше надо ехать в Безымянное, оно под контролем ДНР», — рассказывает Татьяна.
Три дня они с мужем провели в школе: туда временно расселили всех, кто ждал фильтрацию. Первыми на нее приглашали стариков и родителей с малолетними детьми, остальные, как выяснилось, могли прождать очень долго. «Проходит день, проходит два, нас все никак не вызывают — поняли, что не дождемся. Муж поймал частника, который довез нас до Донецка. Там переночевали у знакомых, искали, где пройти эту фильтрацию». Оказалось — в РОВД. Это заставляли проходить всех: бабушек по 85 лет вели под руки, наверное, их внуки, они еле шли. Думала, они помрут в этом коридоре», — вспоминает Татьяна. «Меня сфотографировали, проверили весь телефон: фотографии, контакты, мессенджеры, собрали отпечатки пальцев. Я спросила, дадут ли нам какую бумажку, ответили: “Если остановят, скажите, что вы есть в компьютере Донецкой территориальной обороны”».
Анна Беденко, тоже мариупольчанка и теперь соседка Татьяны, рассказывает другую историю: «А нам дали пропуска после фильтрации — их надо было показывать на каждом блокпосту». Самой Анне 41, за месяц до войны у нее родился сын Дамир. Дочке женщины Варе 9 лет. Вместе с ними и своей мамой 21 марта Анна решила выбираться из города. В подвале школы, где семья провела почти две недели, оставаться было уже нельзя: запасы еды заканчивались, а кроме того, 73-летняя мама Анны отморозила там ноги, ей срочно нужна была помощь.
Анна Беденко, тоже мариупольчанка и теперь соседка Татьяны, рассказывает другую историю: «А нам дали пропуска после фильтрации — их надо было показывать на каждом блокпосту». Самой Анне 41, за месяц до войны у нее родился сын Дамир. Дочке женщины Варе 9 лет. Вместе с ними и своей мамой 21 марта Анна решила выбираться из города. В подвале школы, где семья провела почти две недели, оставаться было уже нельзя: запасы еды заканчивались, а кроме того, 73-летняя мама Анны отморозила там ноги, ей срочно нужна была помощь.
Дорога из оккупации
«К тому моменту нашу часть города заняли российские силы, я хотела остаться в Украине, но уже было все равно, куда уезжать, — лишь бы выбраться. По слухам мы знали только, что от магазина “Метро” в 3,5 км от нас отходят эвакуационные автобусы. Идти туда надо было минут 40, но я с мамой и двумя детьми просто не дошла бы, а ехать мне не на чем было», — Анна вспоминает, как сосед, которого она попросила присмотреть за машиной, вместо этого украл ее и вывез свою семью.
Но зато незнакомый Анне мужчина, которого она встретила рядом с убежищем, согласился помочь и под обстрелами довез ее вместе с двумя детьми и пожилой мамой до магазина «Метро». Выяснилось, что эвакуационный автобус оттуда везет только до поселка Володарское, он под контролем ДНР. «Привозят в школу, на входе сидят так называемые волонтеры, которые составляют списки эвакуированных. И говорят: “Те, кого мы записали, завтра поедут в Ростов”».
«Первый мой вопрос был: почему в Ростов? Я не хочу туда», — рассказывает Анна. Ей ответили, что других направлений не предлагают. По дороге в Ростов можно было еще выйти в Таганроге. «В этой школе столько эвакуированных было, что они располагались и в коридорах, и на полу — холодно, голодно. Люди спали на картонках на кафельных полах, кто мог — на стульях. Школа неотапливаемая. Такой перевалочный пункт, я вам передать не могу... Но нам повезло: поместили в подвал, там было что-то вроде спортивного зала, а потому на полу были маты и было теплее. Возможности хоть куда-то выехать люди ждали по 3–4 дня», — вспоминает Анна.
В итоге ждать она больше не могла: в школе познакомилась с мужчиной, который предложил доехать до Донецка, но за 15 тысяч гривен. Анна согласилась, нужно было вывозить детей и маму. О фильтрации они узнали по дороге — на российском блокпосту: выяснилось, что для передвижения по ДНР нужно получить пропуска. Ближайшее место, где можно это сделать, — РОВД города Докучаевска, который с 14-го года контролируется силами сепаратистов.
«Мы приехали и увидели огромную очередь, было 9 утра, а люди стояли с 6 и никуда не сдвинулись», — говорит Анна. Женщине снова повезло: с новорожденным сыном, дочкой и пожилой мамой ее пропустили вперед. «Сфотографировали в профиль и анфас, как в тюрьме, взяли ксерокопию паспорта, документов на детей, отпечатки пальцев долго собирали: сначала вся ладонь, и так и сяк, потом каждый палец по отдельности. Просмотрели телефон: фотографии, мессенджеры, скачали список контактов. Дали три пропуска на меня и детей — маму, потому что она непризывного возраста, смотреть не стали», — Анна описывает рутинную процедуру, которую должен пройти каждый человек, воспользовавшийся гуманитарным коридором через ДНР и Россию.
В Донецке Анна оставалась с 22 марта по 13 апреля. Сначала жила у брата, потом там стали сильнее стрелять — женщина переехала с семьей в гостиницу. Искала возможность уехать. На ее глазах в РОВД фильтрацию проходили другие люди: сначала они ждали один день, а когда Анна уже выезжала из города, их ожидание занимало по 3–4 дня.
Анна рассказывает, как поехала в приемную главы самопровозглашенной ДНР Дениса Пушилина, чтобы выяснить, каким образом можно выбраться из республики. Там ее уговаривали остаться: «Сказали: “Мы вас устроим на общественные работы, будете получать по 30 тысяч рублей (при том, что обычно у местных зарплата 20), отремонтируем ваши дома, тем, у кого дома под снос, выдадим квартиры в других. В России вас ничего не ждет, оставайтесь с нами”. Обещали выплаты детям, старикам — пенсию». Обстрелы тем временем учащались, а деньги на гостиницу у Анны заканчивались.
«Мы ждали фильтрацию в Новоазовске, в актовом зале, где было 600 человек, спали все на полу или стульях. Туалет на улице — всего две кабинки. Волонтеры в камуфляже рассказывали нам о том, что в ДНР мы сможем получать по 40 тысяч в месяц, уговаривали остаться, обещали отстроить дома заново», — рассказывает 19-летний Артем Кищик, он бежал из Мариуполя с мамой. Во время обстрела погиб младший брат Артема: 16-летнего парня убило осколком, когда он вместе с матерью поднялся из подвала в свою квартиру за едой.
«На следующий день наш дом взяли русские или днровцы, я их не отличаю, он стал огневой точкой, взрывы были ужасающие. Почти сразу, 20 марта, мы решили уезжать», — вспоминает Артем. Он был с семьей в левобережном районе, прошел с матерью 6–7 километров до ближайшего блокпоста, как и все, узнал, что путь от постоянных обстрелов лежит только через ДНР.
«Я боялся, что могут мобилизовать: казалось, что, если есть 18, они тебя с руками и ногами заберут против воли. Как минимум поэтому я хотел скорее уехать из ДНР. Из лагеря можно было выйти свободно, но, если пропустишь свою очередь, придется еще дольше ждать фильтрации. Меня словили, как и нескольких других молодых парней, отвели на допрос. Я врал или ничего не отвечал на все вопросы: “Ты же видел, что Азов творит?” Говорю — да. “У тебя есть знакомые из Азова, из полиции из каких-то органов?” Говорю: ничего не знаю, я сам с Киева. И меня отпустили», — вспоминает Артем.
Но зато незнакомый Анне мужчина, которого она встретила рядом с убежищем, согласился помочь и под обстрелами довез ее вместе с двумя детьми и пожилой мамой до магазина «Метро». Выяснилось, что эвакуационный автобус оттуда везет только до поселка Володарское, он под контролем ДНР. «Привозят в школу, на входе сидят так называемые волонтеры, которые составляют списки эвакуированных. И говорят: “Те, кого мы записали, завтра поедут в Ростов”».
«Первый мой вопрос был: почему в Ростов? Я не хочу туда», — рассказывает Анна. Ей ответили, что других направлений не предлагают. По дороге в Ростов можно было еще выйти в Таганроге. «В этой школе столько эвакуированных было, что они располагались и в коридорах, и на полу — холодно, голодно. Люди спали на картонках на кафельных полах, кто мог — на стульях. Школа неотапливаемая. Такой перевалочный пункт, я вам передать не могу... Но нам повезло: поместили в подвал, там было что-то вроде спортивного зала, а потому на полу были маты и было теплее. Возможности хоть куда-то выехать люди ждали по 3–4 дня», — вспоминает Анна.
В итоге ждать она больше не могла: в школе познакомилась с мужчиной, который предложил доехать до Донецка, но за 15 тысяч гривен. Анна согласилась, нужно было вывозить детей и маму. О фильтрации они узнали по дороге — на российском блокпосту: выяснилось, что для передвижения по ДНР нужно получить пропуска. Ближайшее место, где можно это сделать, — РОВД города Докучаевска, который с 14-го года контролируется силами сепаратистов.
«Мы приехали и увидели огромную очередь, было 9 утра, а люди стояли с 6 и никуда не сдвинулись», — говорит Анна. Женщине снова повезло: с новорожденным сыном, дочкой и пожилой мамой ее пропустили вперед. «Сфотографировали в профиль и анфас, как в тюрьме, взяли ксерокопию паспорта, документов на детей, отпечатки пальцев долго собирали: сначала вся ладонь, и так и сяк, потом каждый палец по отдельности. Просмотрели телефон: фотографии, мессенджеры, скачали список контактов. Дали три пропуска на меня и детей — маму, потому что она непризывного возраста, смотреть не стали», — Анна описывает рутинную процедуру, которую должен пройти каждый человек, воспользовавшийся гуманитарным коридором через ДНР и Россию.
В Донецке Анна оставалась с 22 марта по 13 апреля. Сначала жила у брата, потом там стали сильнее стрелять — женщина переехала с семьей в гостиницу. Искала возможность уехать. На ее глазах в РОВД фильтрацию проходили другие люди: сначала они ждали один день, а когда Анна уже выезжала из города, их ожидание занимало по 3–4 дня.
Анна рассказывает, как поехала в приемную главы самопровозглашенной ДНР Дениса Пушилина, чтобы выяснить, каким образом можно выбраться из республики. Там ее уговаривали остаться: «Сказали: “Мы вас устроим на общественные работы, будете получать по 30 тысяч рублей (при том, что обычно у местных зарплата 20), отремонтируем ваши дома, тем, у кого дома под снос, выдадим квартиры в других. В России вас ничего не ждет, оставайтесь с нами”. Обещали выплаты детям, старикам — пенсию». Обстрелы тем временем учащались, а деньги на гостиницу у Анны заканчивались.
«Мы ждали фильтрацию в Новоазовске, в актовом зале, где было 600 человек, спали все на полу или стульях. Туалет на улице — всего две кабинки. Волонтеры в камуфляже рассказывали нам о том, что в ДНР мы сможем получать по 40 тысяч в месяц, уговаривали остаться, обещали отстроить дома заново», — рассказывает 19-летний Артем Кищик, он бежал из Мариуполя с мамой. Во время обстрела погиб младший брат Артема: 16-летнего парня убило осколком, когда он вместе с матерью поднялся из подвала в свою квартиру за едой.
«На следующий день наш дом взяли русские или днровцы, я их не отличаю, он стал огневой точкой, взрывы были ужасающие. Почти сразу, 20 марта, мы решили уезжать», — вспоминает Артем. Он был с семьей в левобережном районе, прошел с матерью 6–7 километров до ближайшего блокпоста, как и все, узнал, что путь от постоянных обстрелов лежит только через ДНР.
«Я боялся, что могут мобилизовать: казалось, что, если есть 18, они тебя с руками и ногами заберут против воли. Как минимум поэтому я хотел скорее уехать из ДНР. Из лагеря можно было выйти свободно, но, если пропустишь свою очередь, придется еще дольше ждать фильтрации. Меня словили, как и нескольких других молодых парней, отвели на допрос. Я врал или ничего не отвечал на все вопросы: “Ты же видел, что Азов творит?” Говорю — да. “У тебя есть знакомые из Азова, из полиции из каких-то органов?” Говорю: ничего не знаю, я сам с Киева. И меня отпустили», — вспоминает Артем.
«Насилие в том, что у людей нет другого выбора»
«У нас есть памятки [для беженцев] по тому, как проходить фильтрацию. Там все очевидные вещи: удалите чувствительную информацию со своих телефонов, а лучше перелейте ее в облако, потому что там могут быть доказательства военных преступлений; вас могут осматривать вплоть до раздевания, искать синяки от прикладов, татуировки, будьте к этому готовы», — рассказывает Юлия Кошеляева, создатель проекта помощи украинским беженцам «Моцхалеба».
Волонтеры помогают тем, кто оказался в России, покинуть страну. «Насилие здесь в том, что у людей нет другого выбора, кроме как выехать в РФ: все зеленые коридоры простреливаются, нормально не сработал, кажется, ни один», — объясняет Юлия.
Для мариупольцев фактически стоял выбор между голодной жизнью в городе под обстрелами, без газа и электричества и относительной безопасностью на подконтрольных российским войскам территориях. Приходилось выбирать последнее.
«Мы были 470-е в очереди на выезд из Володарского», — вместе с мужем Наталья, как и многие другие беженцы, приехала на автобусе из Мариуполя в оккупированное силами ДНР село и ночевала в школе на холодном кафеле. Своей машины не было — на автобусе предложили ехать либо в Донецк, либо в Ростов. «Посидели, подумали — решили ехать в сторону Ростова, в Москве у мужа живет брат. Очередь до нас дошла только через 3 дня», — Наталья вспоминает, как на российской границе проверяли телефоны в поисках компромата и несколько часов допрашивали и осматривали мужчин.
Первую ночь Наталья с мужем провели в школе в Таганроге, а потом их на поезде привезли в Пензу. «Представляете, нас там встречал оркестр, который играл “Катюшу”! Это издевательство? Но лишнего ничего я сказать не могла: понимала, где нахожусь».
В итоге Наталья и ее муж оказались в общежитии под Пензой, в селе Леонидовка: туда отправляли беженцев, прежде чем они решат, куда ехать дальше. Выходить из общежития можно было свободно, но каждый раз тебя записывали в журнал, а когда возвращался, — вычеркивали. По словам Натальи, на второй день к ним пришли сотрудники миграционной службы и предлагали взять гражданство России — в таком случае их украинский паспорт становился недействительным и нужно был полгода проработать в Пензенской области.
«Я отказалась, у меня семья в Украине. Мне ответили: “Ну вы подумайте еще, мы приедем”. У тех, кто соглашался на гражданство или временное убежище (многие боялись неизвестности), собирали отпечатки пальцев, а еще их допрашивали фсбшники». Наталья вспоминает: когда она и другие беженцы пересекли границу с Россией, им выдали местные сим-карты с уже оплаченным тарифом. Потом из рассказов ее соседей по общежитию о допросах Наталья узнала: видимо, благодаря этим сим-картам сотрудники ФСБ имели доступ ко всем перепискам беженцев в мессенджерах.
Как описывала ситуацию соседка Натальи, во время ее с мужем допроса сотрудники ФСБ будто пытались вывести их из себя: сыпали подробностями из его личных переписок, давили нелепыми вопросами. «Берут телефон и говорят: а вы 21 марта общались с таким-то и таким-то человеком в телеграме, мы знаем, что вы говорили о том, что ваш дом разбомбили. Так расскажите, кто по вашему дому стрелял», — Наталья пересказывает историю соседей, которым в ответ на все вопросы приходилось говорить сотрудникам ФСБ, что они аполитичные люди и не разбираются в политике.
«Потом они начинали как будто провоцировать: “А правда, что вы в Украине еду по талонам получали? У вас же нет супермаркетов, гипермаркетов, вообще слышали о таком? А сколько вы получали, а что вы могли позволить себе на вашу зарплату? А вещи вы только в секонде покупаете?” Надо было сохранять спокойствие», — рассказывает Наталья. Она надеялась, что скоро можно будет приехать к брату в Москву, а дальше выбираться оттуда. Правда, уже в Пензе выяснилось, что брат поддерживает так называемую спецоперацию и верит российской пропаганде, хотя сам родом из Украины. Общение с ним Наталья и ее муж почти полностью прекратили.
Основательница проекта помощи беженцам «Моцхалеба» Юлия Кошеляева говорит, что тех, кто соглашается остаться в России, могут везти дальше от границы: «Я слышала города Челябинск, Саратов, и там им дают жилье на три месяца, в школах в том числе, и дальше ожидается, что за это время человек найдет себе другое прибежище».
Волонтеры помогают тем, кто оказался в России, покинуть страну. «Насилие здесь в том, что у людей нет другого выбора, кроме как выехать в РФ: все зеленые коридоры простреливаются, нормально не сработал, кажется, ни один», — объясняет Юлия.
Для мариупольцев фактически стоял выбор между голодной жизнью в городе под обстрелами, без газа и электричества и относительной безопасностью на подконтрольных российским войскам территориях. Приходилось выбирать последнее.
«Мы были 470-е в очереди на выезд из Володарского», — вместе с мужем Наталья, как и многие другие беженцы, приехала на автобусе из Мариуполя в оккупированное силами ДНР село и ночевала в школе на холодном кафеле. Своей машины не было — на автобусе предложили ехать либо в Донецк, либо в Ростов. «Посидели, подумали — решили ехать в сторону Ростова, в Москве у мужа живет брат. Очередь до нас дошла только через 3 дня», — Наталья вспоминает, как на российской границе проверяли телефоны в поисках компромата и несколько часов допрашивали и осматривали мужчин.
Первую ночь Наталья с мужем провели в школе в Таганроге, а потом их на поезде привезли в Пензу. «Представляете, нас там встречал оркестр, который играл “Катюшу”! Это издевательство? Но лишнего ничего я сказать не могла: понимала, где нахожусь».
В итоге Наталья и ее муж оказались в общежитии под Пензой, в селе Леонидовка: туда отправляли беженцев, прежде чем они решат, куда ехать дальше. Выходить из общежития можно было свободно, но каждый раз тебя записывали в журнал, а когда возвращался, — вычеркивали. По словам Натальи, на второй день к ним пришли сотрудники миграционной службы и предлагали взять гражданство России — в таком случае их украинский паспорт становился недействительным и нужно был полгода проработать в Пензенской области.
«Я отказалась, у меня семья в Украине. Мне ответили: “Ну вы подумайте еще, мы приедем”. У тех, кто соглашался на гражданство или временное убежище (многие боялись неизвестности), собирали отпечатки пальцев, а еще их допрашивали фсбшники». Наталья вспоминает: когда она и другие беженцы пересекли границу с Россией, им выдали местные сим-карты с уже оплаченным тарифом. Потом из рассказов ее соседей по общежитию о допросах Наталья узнала: видимо, благодаря этим сим-картам сотрудники ФСБ имели доступ ко всем перепискам беженцев в мессенджерах.
Как описывала ситуацию соседка Натальи, во время ее с мужем допроса сотрудники ФСБ будто пытались вывести их из себя: сыпали подробностями из его личных переписок, давили нелепыми вопросами. «Берут телефон и говорят: а вы 21 марта общались с таким-то и таким-то человеком в телеграме, мы знаем, что вы говорили о том, что ваш дом разбомбили. Так расскажите, кто по вашему дому стрелял», — Наталья пересказывает историю соседей, которым в ответ на все вопросы приходилось говорить сотрудникам ФСБ, что они аполитичные люди и не разбираются в политике.
«Потом они начинали как будто провоцировать: “А правда, что вы в Украине еду по талонам получали? У вас же нет супермаркетов, гипермаркетов, вообще слышали о таком? А сколько вы получали, а что вы могли позволить себе на вашу зарплату? А вещи вы только в секонде покупаете?” Надо было сохранять спокойствие», — рассказывает Наталья. Она надеялась, что скоро можно будет приехать к брату в Москву, а дальше выбираться оттуда. Правда, уже в Пензе выяснилось, что брат поддерживает так называемую спецоперацию и верит российской пропаганде, хотя сам родом из Украины. Общение с ним Наталья и ее муж почти полностью прекратили.
Основательница проекта помощи беженцам «Моцхалеба» Юлия Кошеляева говорит, что тех, кто соглашается остаться в России, могут везти дальше от границы: «Я слышала города Челябинск, Саратов, и там им дают жилье на три месяца, в школах в том числе, и дальше ожидается, что за это время человек найдет себе другое прибежище».
«Мы первыми в Мариуполе узнали, что такое российская авиация»
Все мариупольцы, с которыми мне удалось пообщаться для этого материала, неделями сидели в укрытиях. Их истории во многом похожи, но каждый из них может рассказать о происходившем в городе свои собственные страшные подробности.
Наталья родом из Волновахи, сейчас ее родной город тоже почти стерт с лица земли. «Когда война в Донбассе в 2014 году только началась, мы тоже это все переживали, слышали взрывы, принимали беженцев, каждый день надеялись, что война закончится, но вот теперь такое продолжение», — рассказывает Наталья. В 2015-м она поступила на факультет журналистики, переехала в Мариуполь и наблюдала за тем, как менялся город: по словам женщины, за эти годы там полностью переделали дороги, сделали новые парки, отремонтировали дома. «Ничего не предвещало беды. Мы не верили, что так все может произойти, но 22 февраля, [когда Россия признала независимость ДНР и ЛНР], мы поняли: это начало конца».
Российские войска окончательно окружили Мариуполь 1 марта, с этого времени город заблокирован. В нем уже почти два месяца отключены свет, вода, газ, мобильная связь, интернет. Все это время оккупационные силы продвигались глубже в Мариуполь, украинские военные отстреливались, бои шли в жилых кварталах.
«Я живу в центре города, недалеко от торгового центра “Порт-сити”, и мне сначала казалось, что можно было спрятаться от страшных звуков за диваном, поспать на полу. Мы думали: отсидимся и все будет хорошо, но выстрелы были все ближе», — описывает Наталья.
5 марта вечером на 12-й этаж их дома пришли украинские военные и попросили жильцов покинуть этаж. Позже, в час ночи, жители услышали выстрел, сделанный, по-видимому, с крыши этого дома. Наталья вспоминает, что люди в подвале начали материться: «Не надо было, дали бы нам досидеть до утра».
«А потом мы первыми в Мариуполе узнали, что такое российская авиация. Сначала услышали, как летит самолет, а потом вдруг сумасшедший звук — так разрывается бомба: воронка 10 метров вниз и 30 в ширину», — Наталья рассказывает, как во время авианалета была уничтожена девятиэтажка прямо напротив ее дома. Возле нее, по словам женщины, стояли украинские грады. «Мы слышали крики детей, взрослых. Погибли дети, погибли те, кто не стал спускаться в убежище и спал, а в подвале взрывной волной погнуло дверь, и люди не смогли выбраться из-под завалов».
Наталья родом из Волновахи, сейчас ее родной город тоже почти стерт с лица земли. «Когда война в Донбассе в 2014 году только началась, мы тоже это все переживали, слышали взрывы, принимали беженцев, каждый день надеялись, что война закончится, но вот теперь такое продолжение», — рассказывает Наталья. В 2015-м она поступила на факультет журналистики, переехала в Мариуполь и наблюдала за тем, как менялся город: по словам женщины, за эти годы там полностью переделали дороги, сделали новые парки, отремонтировали дома. «Ничего не предвещало беды. Мы не верили, что так все может произойти, но 22 февраля, [когда Россия признала независимость ДНР и ЛНР], мы поняли: это начало конца».
Российские войска окончательно окружили Мариуполь 1 марта, с этого времени город заблокирован. В нем уже почти два месяца отключены свет, вода, газ, мобильная связь, интернет. Все это время оккупационные силы продвигались глубже в Мариуполь, украинские военные отстреливались, бои шли в жилых кварталах.
«Я живу в центре города, недалеко от торгового центра “Порт-сити”, и мне сначала казалось, что можно было спрятаться от страшных звуков за диваном, поспать на полу. Мы думали: отсидимся и все будет хорошо, но выстрелы были все ближе», — описывает Наталья.
5 марта вечером на 12-й этаж их дома пришли украинские военные и попросили жильцов покинуть этаж. Позже, в час ночи, жители услышали выстрел, сделанный, по-видимому, с крыши этого дома. Наталья вспоминает, что люди в подвале начали материться: «Не надо было, дали бы нам досидеть до утра».
«А потом мы первыми в Мариуполе узнали, что такое российская авиация. Сначала услышали, как летит самолет, а потом вдруг сумасшедший звук — так разрывается бомба: воронка 10 метров вниз и 30 в ширину», — Наталья рассказывает, как во время авианалета была уничтожена девятиэтажка прямо напротив ее дома. Возле нее, по словам женщины, стояли украинские грады. «Мы слышали крики детей, взрослых. Погибли дети, погибли те, кто не стал спускаться в убежище и спал, а в подвале взрывной волной погнуло дверь, и люди не смогли выбраться из-под завалов».
Подвал на 150 человек
«9 марта в моем доме появилась улица: нам выбило окна. С этого дня до 21 марта мы укрывались в подвале 38 школы — я там в свое время училась», — рассказывает Анна Беденко. «За эти дни в школу было три прямых попадания [снаряда]. Нас, конечно, сильно потрясло, с потолка кусками штукатурка сыпалась, камешки, но мы выстояли. От самого здания остались одни стены, внутри почти все выгорело, а в крыше была большая дырка». Несмотря ни на что, Анна говорит, что ей повезло: о детях в подвале школы хорошо заботились.
Анна с Дамиром и Варей, личный архив
«За старшую там была директор школы Оксана Викторовна, вместе с ней помогали завуч и учителя: детям давали вкусняшки, да и все равно вместе им было легче», — говорит Анна. С 12 до 18 часов в подвале был свет: мужчины под обстрелами поднимались на улицу и заводили генератор, еще они ходили за водой, добывали еду в магазинах, женщины готовили есть. Сигареты стали валютой: за пачку можно было выменять сумку еды.. Первыми кормили детей, но и взрослым чаще всего что-то поесть оставалось. Спали — кто где мог, 150 человек проводили эти дни в совсем небольшом помещении, вместо туалета — одно ведро на всех.
«Есть добрые люди на свете — всех, кто нам помогал, поблагодарю, когда вернусь в Мариуполь. Правда, уже сейчас на одного человека меньше надо будет благодарить: девушку, которая нам с одеждой помогала, таскала вещи в подвал, подкармливала, прямо перед нашим отъездом убило осколком снаряда, когда она пошла на улицу ловить мобильную связь», — вспоминает Анна.
Она рассказывает, как узнала, что их район заняли российские силы и что пора уезжать: «16 марта к нам в подвал зашли кадыровцы и сказали: “Мы представители великой армии Кадырова, наш главнокомандующий Владимир Путин обещает, что с вами ничего не случится”. Люди плакали, не потому что Россия пришла, а потому что казалось, что будет пауза какая-то в бомбежках и обстрелах. Чеченцы заняли дома вокруг школы, где мы сидели, загнали танки во дворы, потом “зачистили” наш квартал и пошли дальше. А когда я первый раз, чуть осмелев, вышла на улицу, то прозрела: идешь, там валяется чья-то голова, здесь чье-то туловище лежит, трупы погибших от осколков с улицы не убирали…»
А когда Наталье удалось поговорить с российскими военными, она спросила, зачем они уничтожают дома в Мариуполе, на что солдаты ответили: «Ну вы же не хотели сдаваться». К 20-м числам марта часть Мариуполя уже заняли российские силы и проводили там так называемые зачистки — звуки артиллерии сменились автоматными очередями.
Семья Натальи уже собиралась уезжать, они пошли с тележкой на склад с продуктами и водой. «Вдруг слышим выстрелы, видим — это русские военные. Они закричали: жрачку вам — алкашку нам. Мы поняли, что надо уходить. Пришли в нашу квартиру, собрать вещи — от нее почти ничего не осталось», — рассказывает женщина.
Сейчас Анна Беденко и Наталья снова в одном городе, только не в Мариуполе, а в Тбилиси. Наталья после нескольких дней в общежитии под Пензой с мужем на поезде добралась до Владикавказа и там перешла границу с Грузией. Анна с детьми несколькими машинами доехала из Донецка до российско-грузинской границы. В ДНР пришлось оставить ее маму: она лежала в больнице после операции на ноги, которые отморозила в подвале.
«Есть добрые люди на свете — всех, кто нам помогал, поблагодарю, когда вернусь в Мариуполь. Правда, уже сейчас на одного человека меньше надо будет благодарить: девушку, которая нам с одеждой помогала, таскала вещи в подвал, подкармливала, прямо перед нашим отъездом убило осколком снаряда, когда она пошла на улицу ловить мобильную связь», — вспоминает Анна.
Она рассказывает, как узнала, что их район заняли российские силы и что пора уезжать: «16 марта к нам в подвал зашли кадыровцы и сказали: “Мы представители великой армии Кадырова, наш главнокомандующий Владимир Путин обещает, что с вами ничего не случится”. Люди плакали, не потому что Россия пришла, а потому что казалось, что будет пауза какая-то в бомбежках и обстрелах. Чеченцы заняли дома вокруг школы, где мы сидели, загнали танки во дворы, потом “зачистили” наш квартал и пошли дальше. А когда я первый раз, чуть осмелев, вышла на улицу, то прозрела: идешь, там валяется чья-то голова, здесь чье-то туловище лежит, трупы погибших от осколков с улицы не убирали…»
А когда Наталье удалось поговорить с российскими военными, она спросила, зачем они уничтожают дома в Мариуполе, на что солдаты ответили: «Ну вы же не хотели сдаваться». К 20-м числам марта часть Мариуполя уже заняли российские силы и проводили там так называемые зачистки — звуки артиллерии сменились автоматными очередями.
Семья Натальи уже собиралась уезжать, они пошли с тележкой на склад с продуктами и водой. «Вдруг слышим выстрелы, видим — это русские военные. Они закричали: жрачку вам — алкашку нам. Мы поняли, что надо уходить. Пришли в нашу квартиру, собрать вещи — от нее почти ничего не осталось», — рассказывает женщина.
Сейчас Анна Беденко и Наталья снова в одном городе, только не в Мариуполе, а в Тбилиси. Наталья после нескольких дней в общежитии под Пензой с мужем на поезде добралась до Владикавказа и там перешла границу с Грузией. Анна с детьми несколькими машинами доехала из Донецка до российско-грузинской границы. В ДНР пришлось оставить ее маму: она лежала в больнице после операции на ноги, которые отморозила в подвале.
Сколько беженцев остается в России — неизвестно
После фильтрации не всех беженцев легко выпускают из России. Они выбираются из родного города в спешке, часто рискуя жизнью, и оказываются в чужой стране почти без документов, разве что с украинской id-карточкой. В этом случае у них возникают проблемы на границе.
У Артема Кищика не было загранпаспорта, он с мамой из Москвы поехал на автобусе в Финляндию. На границе Артема ждал допрос на час или даже полтора: «ФСБшники знают, как давить психологически. Со мной работали 3 человека, и еще один просто наблюдал за моими реакциями. Они спрашивали о каких-то деталях моей биографии и пытались понять, агент я или беженец. Еще пытались узнать, почему я удалил соцсети. Я в итоге сознался и сказал: “Для моей безопасности, нам так советовали в рассылках”. В конце концов фсбшники отстали», — вспоминает Кищик. Теперь Артем вместе с мамой в Хельсинки.
«Россия по международному праву должна выпускать людей со своей территории по минимуму документов, даже по водительским правам», — говорит основательница проекта помощи беженцам «Моцхалеба» Юлия Кошеляева. «Мы знаем о нескольких случаях, когда украинцев не выпускают из России, собираемся работать с этим юридически, писать жалобы. Один из мариупольцев, с кем я общаюсь, ранен осколком снаряда, ему нужно лечение. Он хотел выехать в Грузию, а оттуда полететь в Германию, но пока его не выпускают», — рассказывает Юлия.
Сколько точно беженцев из Украины остаются в России, хотят оттуда выбраться, но не могут — точно неизвестно. Скольким удастся спастись от войны — тоже. И неизвестно, что страшнее — быть в подвале под обстрелами или бежать в неизвестность.
У Артема Кищика не было загранпаспорта, он с мамой из Москвы поехал на автобусе в Финляндию. На границе Артема ждал допрос на час или даже полтора: «ФСБшники знают, как давить психологически. Со мной работали 3 человека, и еще один просто наблюдал за моими реакциями. Они спрашивали о каких-то деталях моей биографии и пытались понять, агент я или беженец. Еще пытались узнать, почему я удалил соцсети. Я в итоге сознался и сказал: “Для моей безопасности, нам так советовали в рассылках”. В конце концов фсбшники отстали», — вспоминает Кищик. Теперь Артем вместе с мамой в Хельсинки.
«Россия по международному праву должна выпускать людей со своей территории по минимуму документов, даже по водительским правам», — говорит основательница проекта помощи беженцам «Моцхалеба» Юлия Кошеляева. «Мы знаем о нескольких случаях, когда украинцев не выпускают из России, собираемся работать с этим юридически, писать жалобы. Один из мариупольцев, с кем я общаюсь, ранен осколком снаряда, ему нужно лечение. Он хотел выехать в Грузию, а оттуда полететь в Германию, но пока его не выпускают», — рассказывает Юлия.
Сколько точно беженцев из Украины остаются в России, хотят оттуда выбраться, но не могут — точно неизвестно. Скольким удастся спастись от войны — тоже. И неизвестно, что страшнее — быть в подвале под обстрелами или бежать в неизвестность.
Районный отдел внутренних дел
примерно 36 тысяч рублей