Подобные фразы я слышу во Львове каждый день. Думаю, что так же обстоят дела во всей западной Украине и восточной Польше, и такие вещи можно услышать везде, где оказываются люди, бегущие от войны. За последний месяц тысячи бежен_ок смогли разместиться во Львове, но мы не знаем, скольким людям так и не удалось найти крышу над головой. Когда я вижу, с какими трудностями сталкиваются люди, спасающиеся от бомбардировок и ищущие временное жилье на несколько месяцев, мне хочется кричать: «Мы же вам говорили о социальном жилье и о проблеме рынка аренды недвижимости, а вы ничего не делали!». Но злость не поможет решить проблемы даже части нуждающихся. Поэтому я на примере Львова продемонстрирую, как в Украине обстоят дела с жильем для бежен_ок.

Только по официальным данным во Львове разместилось 200 тысяч человек, на самом же деле эта цифра в два-три раза больше. Местный рынок аренды недвижимости оказался абсолютно нерегулируемым. Кое-где однокомнатные квартиры сдают за 1000 долларов. Из-за резкого роста спроса на жилье бежен_ки не имеют возможности остаться в городе, а арендодатель_ницы либо незаконно повышают цены, подталкивая арендаторо_к к выселению, либо же сами выселяют их, нарушая права квартиросъемщи_ц.

Все, что смогли сделать местные власти, — это начать запугивать арендодатель_ниц и читать им нравоучения. Необходимость в жилье для бежен_ок существовала и до начала полномасштабного вторжения [до 24 февраля. — прим. ред.], но мэр Львова Андрей Садовый лишь 3 марта обратил внимание на проблему и заявил:

«Цены на проживание во Львове должны оставаться такими, какими они были в довоенное время. Арендодатель или владелец гостиницы, который выставляет завышенную цену за проживание, — мародер! Сообщайте о таких случаях на горячую линию города — 1580. Мы будем действовать так, как необходимо в условиях военного времени: проверим и огласим имена мародеров публично, а также передадим данные СБУ».

Такие символические жесты лучше, чем полное игнорирование проблем, но они практически не влияют на реалии рынка аренды жилья. Если вы ВПЛ (внутренне перемещенное лицо ◻️) и нуждаетесь в крыше над головой, то вы в первую очередь тратите свое драгоценное время на поиск доступного жилья, а не того, за которое придется платить заоблачную сумму. Если же вы вынуждены съехать из арендуемого жилища из-за повышения стоимости аренды, то никакие публичные списки или угрозы обратиться в СБУ вам не помогут. Благодаря праву частной собственности арендодатель_ница может даже вызвать полицию, чтобы вас выселить.

У тех, кто снимает жилье по договору, больше шансов надавить на арендодатель_ницу. Но и в такой ситуации право частной собственности использовать проще, чем доказывать в суде, что выселение до окончания срока действия договора допустимо только при определенных условиях. Правовые механизмы, защищающие арендаторо_к, было тяжело применять и до войны: гражданский кодекс гарантирует защиту прав арендатор_ки, но это требует обращения в суд и вмешательства юристо_к. В то же время механизм защиты права частной собственности арендодатель_ницы довольно прост: необходимо лишь вызвать полицию и показать документы, подтверждающие право собственности на жилье. В итоге на практике арендатор_ке тяжелее защищать свои права, чем арендодател_ьнице.

Правительство может и должно наложить запрет на выселение и заморозить цены на рынке аренды жилья. Но среди законопроектов, над которыми работает Верховная Рада, нет ни одного, который хоть как-то мог бы защитить арендаторо_к, а призывы исследовател_ьниц жилищной политики игнорируются.

Необходимо не только регулировать рынок аренды жилья, но и создавать новые возможности для ВПЛ. Благодаря развитию сферы некоммерческого жилья бежен_ки могли бы получить крышу над головой. Но в Украине никогда не проводилась целенаправленная политика по созданию социального жилья. Сейчас отдельные государственные органы предлагают свои инициативы в этом направлении. Например, во Львовской области общежития некоторых образовательных учреждений используются для расселения бежен_ок, а Министерство культуры и информационной политики призывает общины самоорганизовываться для приема бежен_ок. Кабинет министров оседлал волну самоорганизации граждан_ок и создал платформу «Приют», где те, кому требуется временное жилье, связываются с теми, кто может его предоставить. Но такие эпизоды единичны. Они вроде бы и воспроизводят логику социальной жилищной политики, но не предлагают целенаправленной и действенной программы.

Социальная жилищная политика была бы более эффективной, если бы ее начали разрабатывать в мирное время. Более того, возникает вопрос: почему о проблеме жилья говорят региональные военные администрации и Минкульт, а не профильное Министерство регионального развития, строительства и жилищно-коммунального хозяйства или чиновни_цы, непосредственно отвечающие за жилищную политику?

Ответ: они заняты другими вещами. Как и прежде, основные усилия властей направлены не на обеспечение доступным жильем наибольшего числа граждан, а на поддержку застройщиков. Минрегион, Конфедерация строителей Украины, ГИАГ (Государственная инспекция архитектуры и градостроительства) и другие акторы, ответственные за разработку и внедрение стратегий обеспечения жильем, лишь делают вид, что пытаются реагировать на запросы ВПЛ и людей, чье жилье было разрушено.

Они считают, что проблему можно решить следующим образом:

1) создать систему финансирования строительства, основанную на рискованных финансовых механизмах: например, секьютиризации (создание рынка ипотечного кредитования);

2) закупить жилье у застройщиков за государственный счет;

3) субсидировать покупку жилья ВПЛ.

Только довольно состоятельные люди смогут получить жилье по такой схеме. Настоящими же бенефициарами станут застройщи_цы, поскольку все финансовые потоки направятся к ним. Доступное жилье и получение финансовой выгоды от строительства — это взаимоисключающие вещи, и сейчас украинские власти стремятся именно ко второму. Ни местная, ни центральная власть не знают, что делать (или не могут ничего сделать) с тысячами бежен_ок, нуждающихся в жилье. Поэтому проблемы по большей части решаются при помощи низовой самоорганизации. Мы видим, что во Львове многие горожан_ки селят к себе и близких, и едва знакомых людей, гражданские организации и инициативы переоборудуют различные помещения под жилье, а многие арендатор_ки держат «старые», уже не рыночные, цены.

Я присоединилась к инициативе, которая пытается помогать бежен_кам с особыми потребностями найти крышу над головой на долгий срок. И это тяжело, несмотря на то что у нас есть знакомые риэлтор_ки и сантехник_ессы, мы знаем город и умеем общаться с людьми. Как с этим хаосом должны справляться только что прибывшие в город семьи с маленькими детьми и маломобильные люди?

Такие практики солидарности воплощают в себе тот принцип, на котором должна основываться жилищная политика: жилье — это базовая потребность, а не источник дохода и не финансовый актив.

К сожалению, Львов в этом отношении не отличается от других украинских городов. Страны Европейского Союза также не готовы обеспечить украинских бежен_ок доступным жильем. Социальное жилье и практика регулирование рынка аренды в странах ЕС более распространены, чем в Украине, но и там в последние десятилетия происходила приватизация жилья и превращение его в финансовый актив, из-за чего оно стало менее доступным для граждан_ок ЕС, не говоря уже о мигрант_ках и бежен_ках. В ситуации, когда доступного жилья мало, могут возникать конфликты между «своими» и «чужими». Поэтому стоит спрашивать не только о том, хотят ли страны ЕС принимать украин_ок, но и о том, могут ли они обеспечить их доступным жильем, достойной работой и социальными услугами. Вместе с этим также встает вопрос о том, как создать условия, в которых граждан_ки и неграждан_ки, украин_ки и сирий_ки обладали бы равными правами. Ответы на эти вопросы могут спасти жизни.

Есть ошибки, на которых лучше не учиться. Одна из таких ошибок — это жилищная политика Украины, ориентированная на получение прибыли от недвижимости. Эта политика приводит к тому, что люди не только вынуждены переезжать в другой район города, но и возвращаться в те места, где они могут погибнуть от действий российской армии, или оставаться там.

До войны я называла эти процессы перемещением (displacement). Я не знаю, как называть их теперь. Но я уверена, что жизненно необходимо продолжать обращаться к тем, кто принимает решения в области жилищной политики на локальном, национальном и международном уровнях, кричать об этой проблеме и в Украине, и в ЕС. У нас есть исследования, наработки и рекомендации, теперь необходимо оказывать политическое давление. Кричать о социальном жилье, о защите прав арендаторо_ок, о недопустимости доминирования права частной собственности над правом на убежище, об острой необходимости выработать социальную и демократическую жилищную политику на будущее.