Начнем с того, что мы родились немного в другую эпоху: это такой еще Постсоветский Союз, практически еще Советский Союз. Я родилась в 1987 году, но мое детство — это начало девяностых. Я думаю, что в Ижевске на тот момент было очень много интереса к удмуртскому. Это период расцвета, когда у нас появилось много национального. Например, в 1994 году открылась финно-угорская кафедра, где изучали и сейчас изучают финский язык, венгерский язык. Это период возвращения к истокам. И в том числе этнофутуризм бурно расцветает в девяностые.
Я помню, что росла в интеллигентной и пропитанной языком среде, потому что моя мама работала в удмуртской редакции издательства «Удмуртия». Она приводила меня на работу, сажала за стол, я сидела и рисовала, и вокруг меня люди разговаривали на удмуртском языке. Мы ходили в театр, на концерты. Мама водила меня в удмуртский детский сад на другом краю города. Дома, естественно, все тоже разговаривали на удмуртском. Русский язык был в садике и в школе. Потому что, несмотря на то, что это был удмуртский садик, все равно дети там были русские или обрусевшие. И в целом не было такого, что все полностью на удмуртском языке. А дома все говорили на удмуртском: папа, мама, сестра. Я стала учиться в музыкальной школе — там учились дети удмуртских интеллигентов. Короче, вся жизнь проходила в плоскости удмуртского языка. При том, что по телевизору было все западное. Я вообще считаю, что выросла на диснеевских мультиках, на боевиках Пола Верховена. Мне очень нравится западная культура, но при этом я себя ощущаю полностью удмурткой. Я думаю, что в России очень естественно уживается история с многоязычием: дома ты в одной среде, в деревне — в другой. Когда я приезжала в деревню, с дедушкой и бабушкой, со всеми деревенскими жителями я, естественно, говорила на удмуртском. А сейчас, к сожалению, в деревнях люди уже очень сильно обрусевают. И это совсем другая жизнь.