Называя своего оппонента вором, нарушителем, пиратом или паразитом, мы вызываем у других стойкую неприязнь к нему. Но все эти метафоры неизбежно являются оборотной стороной другой метафоры, метафоры собственности. Только в том случае, если закон говорит, что вы чем-то обладаете, можно утверждать, что люди, действующие вопреки вашим желаниям, являются ворами, нарушителями, пиратами или паразитами. Таким образом, называя человека вором или нарушителем, мы делаем метафорический шаг к
получению имущественных прав, а не констатируем
факт их наличия, как принято считать. Поэтому, когда Джейми Келлнер в бытность генеральный директором
Turner Broadcasting заявлял, что «каждый раз, когда вы пролистываете рекламу ... вы по сути крадете программу», он лгал, пытаясь криминализировать абсолютно законное поведение. (Не говоря уже о том, что не совсем понятно, как можно украсть один продукт,
пролистнув другой продукт, который принадлежит другому лицу.)
Метафора воровства используется не только в авторском праве, но и во многих других областях. Например, работодатели иногда заявляют, что сотрудники, которые во время работы совершают личные звонки или сидят в интернете, крадут их время: «Люди, крадущие ваше время, лишают вас денег точно так же, как и те, кто шарятся у вас в кармане… Это самое главное преступление в Америке, и пока его жертвы, американские собственники и менеджеры, не решат что-то сделать с этим, нас так и будут обворовывать».
Во всех подобных метафорических ухищрениях легко заметить преднамеренную ложь: совершение личного телефонного звонка во время работы вовсе не является преступлением. Называть это преступлением, а тем более «самым главным преступлением Америки» для того, чтобы метафорически криминализовать совершенно законное поведение и обвинить работников в аморальном поведении — бесчестно. Если поведение работников действительно аморально, то с ними нужно поступать так же, как мы поступаем с другими аморальными людьми: наказывать, вводить новые штрафные санкции, давать работодателям право запрещать своим сотрудникам совершать личные звонки или сидеть в интернете в рабочее время. Сама идея о том, что работника можно приговорить к тюремному заключению за то, что он ответил на звонок от супруга, ребенка или друга, хорошо иллюстрирует имущественную болезнь, которой охвачена значительная часть корпоративного сектора в Америке, а также тот факт, что работодатели лишены какого-либо представления о соразмерности и воспринимают современное государство как частную охранную компанию.
Канадский профессор права Стивен Ваддамс в своем авторитетном исследовании, описывающем наше отношение к закону, замечает, что в ситуации спора о нематериальных активах, таких как защищенные авторский правом произведения, информация или, как в вышеупомянутом случае, время:
«истец всегда стремится категоризировать иск как имущественный. Это позволяет истцу характеризовать поведение ответчика как пиратство, разбой или наглое воровство. Это риторический прием: фотосъемка, ретрансляция телевизионных сигналов, использование конфиденциальной информации или копирование дизайна не могут ни по сути, ни по закону быть пиратством, разбоем или воровством, а если все вышеперечисленное относилось бы к этим категориям, то никакие риторические приемы не потребовались бы. Но в данном случае выбор риторики очень важен – он демонстрирует, насколько убедительными нам кажутся концепции, связанные с собственностью».
Профессор Ваддамс солидарен с нами: называя кого-то вором или нарушителем, мы мы делаем метафорический шаг к
получению имущественных прав, а не констатируем
факт их наличия. Если бы мы уже
обладали правом собственности, то просто подали бы в суд за нарушение этого права и не стали бы петушиться и вопить о «пиратстве». Иски о пиратстве — это риторический вздор. Они переворачивают вверх ногами формулу Фрэнсиса Бэкона, который считал, что роль риторики заключается в том, чтобы «применить разум к воображению для лучшего движения воли».
Английская палата общин, обсуждая в 1911 году Акт об авторском праве, предложила интересный взгляд на это явление, свидетельствующий о том, что законодатели отдавали себе отчет в неточности таких терминов как кража и пиратство и в их метафорической силе. Обсуждалось предложение наделить правообладателей правом собственности на физические копии их произведений, несанкционированно сделанные третьими лицами. В законопроекте использовались такие выражения как «пиратские копии» и «все пластинки, предназначенные для производства пиратских копий». Депутат парламента Фредерик Гендель Бут выступил против и предложил вместо этого использовать термин «несанкционированный». Бут подробно изложил свою точку зрения в выступлении, которое стоит процитировать:
«Я придаю первостепенную значимость поправке, предусматривающей отказ от использования слова "пиратский" и замену его на более приемлемое, с моей точки зрения, слово "несанкционированный". Использование слова "пират" призвано порождать предубеждения. Подобно клейму, это слово прилипает даже к подсудимому, чья невиновность была доказана в суде. Я нахожу это нежелательным. Я рад, что ряд других положений был исключен из законопроекта, но при этом я сильно удивлен, что его составитель, будучи выдающимся автором и способным государственным деятелем, избрал слово, которое я не могу охарактеризовать иначе как жаргонное. Я, безусловно, считаю, что законопроект об авторском праве, вобравший в себя все наработки ученых мужей, изучавших право и превосходящих в своем разумении скромного служащего вроде меня, должен быть сформулирован с большей деликатностью в выборе выражений. <...>
Байрон также использует это слово в своей поэме "Корсар". Они были пиратами и пели песни о свободе… Но как можно описывать этим словом бедняков, которые стоят на обочине и пытаются продать контрафактные копии произведений, все время оглядываются по сторонам? Они опасаяются полицейского, который может "схватить" их и помешать заработать пенни или полпенни, продавая книги на наших величественных улицах. Про этих людей никак нельзя сказать, что они олицетворяют собой благородную идею пирата... Ведь слово "пират" окружено романтикой, и я совершенно не понимаю, как можно использовать его по отношению к этим людям. Это почти что оскорбительно».
Популярное (и, как мы видим из речи г-на Бута, романтическое) представление о пиратстве уходило корнями в так называемый Золотой век пиратства (1680-1730 годы) и, в частности, в одно конкретное десятилетие с 1715 по 1725 год. Стоит сказать несколько слов о причинах расцвета пиратства в этот период:
«Одним из факторов был высокий уровень легитимности, которым обладали в Англии каперство и пиратство. Интересно, что Англия, будучи островной страной, долгое время не имела сильного профессионального флота. Основной военно-морской силой Англии в этот период был торговый флот, который состоял из каперских судов. Эта практика восходит к 1243 году, когда король Генрих III дал трем частным торговым кораблям разрешение атаковать французские суда. Английская национальная гордость и богатство стали результатом каперских рейдов сэра Фрэнсиса Дрейка против испанцев в 1570-1587 годах.
Еще одним важным фактором была конкуренция европейских империй за новые территории. Со времен плавания Христофора Колумба испанцы крепко держались за богатства Карибского бассейна, Мексики и Центральной Америки. Англии, Голландии и Франции тоже хотелось испанских богатств и они нанимали пиратов и каперов для создания колоний в Карибском бассейне и нападений на испанцев.
В XVII века, когда пиратство и каперство обладало легитимностью в английском обществе, а европейские государства вели конкуренцию за создание национального богатства и империй, миф и реальность Золотого века определялась несколькими обстоятельствами. Первым обстоятельством была книга, создавшая образ удалого пирата, по сей день присутствующий в нашей культуре. Речь идет о книге Джона Эсквемелина "Пираты Америки", опубликованной на голландском языке в 1678 году, на испанском – в 1681 году, а на английском — в 1684 году. Эсквемелин преподносит свою книгу как свидетельство из первых рук об отважных французских, голландских и английских пиратах, нападающих на испанские корабли и колонии в Карибском бассейне. "Пираты Америки" стали в то время очень популярными и сделали капитана Моргана и других пиратов национальными героями Англии. Эта книга, создающая крайне романтизированный образ пиратства, использовалась в качестве основного источника во многих исторических работах о пиратах. Тот факт, что предводители пиратов в этой книге изображены как положительные и героические персонажи, одновременно способствовал популяризации их образов и стал серьезным препятствием для любых попыток отделить правду от мифа в историях о пиратах того времени».
В эту эпоху основным источником финансирования для пиратов было государство. Ричард Закс в своей книге
«Охотник на пиратов: настоящая история капитана Кидда» говорит о тесной связи между теми, кто зарабатывал себе на жизнь в открытом море, и органами государственной власти. Экономика американских колоний в значительной степени зависела от государственных чиновников и бизнесменов, которые предоставляли финансирование и официальную защиту капитанам Восточного побережья, грабившим иностранные суда. В докладе, подготовленном в 1695 году Питером Деланоя, членом Нью-Йоркской ассамблеи, сказано: «В здешних местах есть пираты, прозванные пиратами Красного моря, которым награбили много арабского золота. Губернатор поощряет их, поскольку они делятся своей добычей. Один капитан предоставил губернатору корабль, который тот продал за 800 фунтов».