Редакторка DOXA и гражданка Украины Настя Подорожная — о том, как она и ее семья выживают во время российского вторжения
У меня раскалывается затылок. Вчера я преодолела дорогу, которая по GPS должна была длиться три часа, за девять. Я вывозила троих племянниц вместе с моей сестрой и ее мужем в самое безопасное место, которое нам удалось придумать. Сейчас мы находимся в Закарпатской области, это самая западная область Украины. Нас приютили совершенно незнакомые люди. Мы попросились к ним на второй этаж их дома. Они дали нам ночлег и невероятно тепло к нам относятся. Я ехала 9 часов, слушала по радио новости и постоянно проверяла телеграм-каналы. Это была настоящая пытка временем, сном и новостями.
Этой ночью бомбили Киев, город, в котором я родилась. Из которого не уехали мои 60-летние родители. Моя тетя с тремя дочками. Моя 85-летняя бабушка. Все они эту ночь провели в подвале, они постелили себе там постели. Они слышали очень громкие звуки на теплоэлектростанции и в киевском районе Троещина, они слышали выстрелы. Они не знали, кто стрелял. Но говорили, что, наверное, это стреляют наши военные, и они здорово отбиваются.
Жизнь моей бабушки началась с войны. Когда ей было 4−5 лет, в деревню Быково (Могилевская область, Беларусь) вошли немецкие нацистские войска. Когда Беларусь бомбили, моя бабушка была как раз в том возрасте, в котором сейчас мои племянницы. Она тогда лежала в больнице. У нее был отит, такой тяжелый, что позже она оглохла на одно ухо на всю жизнь. Падали бомбы, все из больницы убежали в бомбоубежище, и в палате остались только моя бабушка и ее мама. После операции на ухе ей нельзя было двигаться, поэтому им пришлось остаться в палате и не скрываться от обстрелов и бомб.
Вчера правнучки моей бабушки, две 6-летние девочки и одна 10-летняя, вместе со мной узнали, что такое обстрелы, тревога, тревожная сирена и побег в бомбоубежище. Бабуле сейчас 85 лет. Она умирает, за ней нужен круглосуточный уход. Она практически не поддерживает разговор, редко бормочет что-то невпопад. В основном сидит с закрытыми глазами. Не может сама вставать с кровати.
Когда в Киеве прогремели первые выстрелы — в 5 утра — мои родители сразу же сорвались из своего дома, чтобы перевести бабушку к себе. Они заранее запланировали, что убегать от войны не будут, потому что бабушка такого побега не выдержит и кто-то должен с ней быть. Они приняли решение остаться с ней. Они приехали к бабуле и сказали ей: «Бабуля, пора». Она ответила: «Не пора». Тогда мама сказала: «Путин напал». Бабушка открыла глаза, сказала: «Вот скотина», и потом, по рассказам родителей, стала вести себя как резко выздоровевший человек. Она героически спокойно выдержала путешествие через весь Киев, хотя мы думали, что, с большой вероятностью, такое путешествие она просто не переживет. Она поднялась на второй этаж под руки вместе с моими родителями. И теперь она вместе с семьей не в первый, а во второй раз в своей жизни скрывается от войны.
Бабушку начали посещать воспоминания. Парадоксально, но ее здоровье как будто бы улучшилось. Во время наших редких разговоров, когда нам удается связаться, мама говорит, что бабушка начала поддерживать короткие диалоги. Ее также стали посещать воспоминания и флешбеки. В первую ночь войны бабуля посреди ночи сама встала с кровати — что-то немыслимое для ее состояния здоровья — и сказала что будет прятаться. У нее спросили: «Куда?». «В шкаф». Мы никогда не узнаем, почему в шкаф. Я думаю, что это воспоминание маленькой пятилетней девочки из беларуского села.
Бабуля, несмотря на сильно ухудшившиеся когнитивные способности, несмотря на еще недавнюю неспособность связать и двух слов, сейчас постоянно повторяет родственникам: «Вы не понимаете, что такое война. Вы не понимаете, какой это ужас». Когда бабуля была здоровее, то все мое детство она рассказывала мне историю о том, как ее маленькую немцы выводили на расстрел. Это случалось целых два раза. Немцы ставили всех жителей деревни в шеренгу, и мама моей бабули ставила ребенка вперед, перед собой, в первый ряд, чтобы ее скорее убили и она не мучилась.
Оба раза, в самый последний момент, расстрел отменялся. В деревне еще до войны поселилась немка, и ей каким-то образом каждый раз удавалось уговорить немцев не расстреливать эту деревню. Мне очень интересна история этой женщины, и ее чувства, когда солдаты ее родной страны вошли в другую страну и собирались убивать людей, которые стали ей дороги.
В эти дни я слышу со стороны многих россиян просьбы о сострадании: «Поймите, нам тоже тяжело. Мы не выбирали этого президента. Нам больно. Нам ужасно. Мы ищем психологическую поддержку». Несмотря на то, что это моей жизни угрожает опасность, мне каким-то образом хватает ресурсов, чтобы понять эти чувства.
Но я хочу спросить: Не можете ли вы сделать что-то большее? Нет ли у вас каких-то возможностей или ресурсов? Не можете ли вы сделать что-то, чтобы метафорически остановить расстрел?
Например, одна знакомая россиянка, с которой у нас исключительно рабочие отношения и всего несколько переписок, спросила, не нужно ли мне перечислить денег. Были люди, которые просили прощения у меня и писали фразу, которая отзывается мне больше всего: «Мы сделали недостаточно, чтобы это остановить». Поверьте мне, это звучит намного человечнее, чем говорить человеку, жизни которой угрожает опасность, которая в новостях видит, как бомбят все ее воспоминания из детства, все дорогие сердцу места, фразу «Я не выбирала эту власть».
Если у вас нет денег, может, вы можете распространить информацию. Может, у вас в окружении есть люди, которые все еще думают, что во всем виновато НАТО. Может быть, вы еще не написали своим украинским знакомым и не попросили у них прощения. Может быть, вы еще не проявили свою гражданскую позицию в рамках своих возможностей.
Мне хочется верить, что в целом мы невероятно круто справляемся и с той минимальной поддержкой которую мы получаем. Это касается и простых людей, которые спасают своих детей. Вывозят имущество. Думают, где раздобыть оружие для территориальной обороны своего города. Учатся готовить коктейли Молотова, даже если боятся обходиться с воспламеняющимися веществами. И безусловно, это касается наших охуенных военных. Мы защищаемся страстно, мы защищаемся до последней капли крови. Но я хочу сказать, что на войну выходят ваши братья. Ваши дяди. Ваши военнообязанные тети и мамы, врачи, люди других специальностей.
Это ваша война, это вы ее развязали, даже если вы лично не приняли такого решения. Она ваша, потому что она касается вас.
Я прошу вас очень хорошо подумать о том, что вы можете сделать в этой ситуации. Признать вину значит признать ответственность. Да, это страшно, но и обстоятельства страшные. Это ваше правительство, даже если вы за него не голосовали. Только вы, собрав силы воедино, можете его остановить.
26 февраля 2022 года
Настя Подорожная
Этой ночью бомбили Киев, город, в котором я родилась. Из которого не уехали мои 60-летние родители. Моя тетя с тремя дочками. Моя 85-летняя бабушка. Все они эту ночь провели в подвале, они постелили себе там постели. Они слышали очень громкие звуки на теплоэлектростанции и в киевском районе Троещина, они слышали выстрелы. Они не знали, кто стрелял. Но говорили, что, наверное, это стреляют наши военные, и они здорово отбиваются.
Жизнь моей бабушки началась с войны. Когда ей было 4−5 лет, в деревню Быково (Могилевская область, Беларусь) вошли немецкие нацистские войска. Когда Беларусь бомбили, моя бабушка была как раз в том возрасте, в котором сейчас мои племянницы. Она тогда лежала в больнице. У нее был отит, такой тяжелый, что позже она оглохла на одно ухо на всю жизнь. Падали бомбы, все из больницы убежали в бомбоубежище, и в палате остались только моя бабушка и ее мама. После операции на ухе ей нельзя было двигаться, поэтому им пришлось остаться в палате и не скрываться от обстрелов и бомб.
Вчера правнучки моей бабушки, две 6-летние девочки и одна 10-летняя, вместе со мной узнали, что такое обстрелы, тревога, тревожная сирена и побег в бомбоубежище. Бабуле сейчас 85 лет. Она умирает, за ней нужен круглосуточный уход. Она практически не поддерживает разговор, редко бормочет что-то невпопад. В основном сидит с закрытыми глазами. Не может сама вставать с кровати.
Когда в Киеве прогремели первые выстрелы — в 5 утра — мои родители сразу же сорвались из своего дома, чтобы перевести бабушку к себе. Они заранее запланировали, что убегать от войны не будут, потому что бабушка такого побега не выдержит и кто-то должен с ней быть. Они приняли решение остаться с ней. Они приехали к бабуле и сказали ей: «Бабуля, пора». Она ответила: «Не пора». Тогда мама сказала: «Путин напал». Бабушка открыла глаза, сказала: «Вот скотина», и потом, по рассказам родителей, стала вести себя как резко выздоровевший человек. Она героически спокойно выдержала путешествие через весь Киев, хотя мы думали, что, с большой вероятностью, такое путешествие она просто не переживет. Она поднялась на второй этаж под руки вместе с моими родителями. И теперь она вместе с семьей не в первый, а во второй раз в своей жизни скрывается от войны.
Бабушку начали посещать воспоминания. Парадоксально, но ее здоровье как будто бы улучшилось. Во время наших редких разговоров, когда нам удается связаться, мама говорит, что бабушка начала поддерживать короткие диалоги. Ее также стали посещать воспоминания и флешбеки. В первую ночь войны бабуля посреди ночи сама встала с кровати — что-то немыслимое для ее состояния здоровья — и сказала что будет прятаться. У нее спросили: «Куда?». «В шкаф». Мы никогда не узнаем, почему в шкаф. Я думаю, что это воспоминание маленькой пятилетней девочки из беларуского села.
Бабуля, несмотря на сильно ухудшившиеся когнитивные способности, несмотря на еще недавнюю неспособность связать и двух слов, сейчас постоянно повторяет родственникам: «Вы не понимаете, что такое война. Вы не понимаете, какой это ужас». Когда бабуля была здоровее, то все мое детство она рассказывала мне историю о том, как ее маленькую немцы выводили на расстрел. Это случалось целых два раза. Немцы ставили всех жителей деревни в шеренгу, и мама моей бабули ставила ребенка вперед, перед собой, в первый ряд, чтобы ее скорее убили и она не мучилась.
Оба раза, в самый последний момент, расстрел отменялся. В деревне еще до войны поселилась немка, и ей каким-то образом каждый раз удавалось уговорить немцев не расстреливать эту деревню. Мне очень интересна история этой женщины, и ее чувства, когда солдаты ее родной страны вошли в другую страну и собирались убивать людей, которые стали ей дороги.
В эти дни я слышу со стороны многих россиян просьбы о сострадании: «Поймите, нам тоже тяжело. Мы не выбирали этого президента. Нам больно. Нам ужасно. Мы ищем психологическую поддержку». Несмотря на то, что это моей жизни угрожает опасность, мне каким-то образом хватает ресурсов, чтобы понять эти чувства.
Но я хочу спросить: Не можете ли вы сделать что-то большее? Нет ли у вас каких-то возможностей или ресурсов? Не можете ли вы сделать что-то, чтобы метафорически остановить расстрел?
Например, одна знакомая россиянка, с которой у нас исключительно рабочие отношения и всего несколько переписок, спросила, не нужно ли мне перечислить денег. Были люди, которые просили прощения у меня и писали фразу, которая отзывается мне больше всего: «Мы сделали недостаточно, чтобы это остановить». Поверьте мне, это звучит намного человечнее, чем говорить человеку, жизни которой угрожает опасность, которая в новостях видит, как бомбят все ее воспоминания из детства, все дорогие сердцу места, фразу «Я не выбирала эту власть».
Если у вас нет денег, может, вы можете распространить информацию. Может, у вас в окружении есть люди, которые все еще думают, что во всем виновато НАТО. Может быть, вы еще не написали своим украинским знакомым и не попросили у них прощения. Может быть, вы еще не проявили свою гражданскую позицию в рамках своих возможностей.
Мне хочется верить, что в целом мы невероятно круто справляемся и с той минимальной поддержкой которую мы получаем. Это касается и простых людей, которые спасают своих детей. Вывозят имущество. Думают, где раздобыть оружие для территориальной обороны своего города. Учатся готовить коктейли Молотова, даже если боятся обходиться с воспламеняющимися веществами. И безусловно, это касается наших охуенных военных. Мы защищаемся страстно, мы защищаемся до последней капли крови. Но я хочу сказать, что на войну выходят ваши братья. Ваши дяди. Ваши военнообязанные тети и мамы, врачи, люди других специальностей.
Это ваша война, это вы ее развязали, даже если вы лично не приняли такого решения. Она ваша, потому что она касается вас.
Я прошу вас очень хорошо подумать о том, что вы можете сделать в этой ситуации. Признать вину значит признать ответственность. Да, это страшно, но и обстоятельства страшные. Это ваше правительство, даже если вы за него не голосовали. Только вы, собрав силы воедино, можете его остановить.
26 февраля 2022 года
Настя Подорожная