Считается, что язык — это исключительно символическая система, в которой есть изначальный набор правил и нормативов, конституирующих его специфику. Однако мало кто замечает, что язык — это такая же практика, как и рубить дрова, строить дома, а также домогаться, эксплуатировать и насиловать.

Язык — существенный элемент политической системы. С одной стороны, в нем воспроизводятся системные компоненты, а с другой стороны, в языке видно развитие политической системы. Как только режимы ужесточаются, нормализуется очень агрессивная лексика, направленная на разделение людей на «чужих» и «своих». Можно вспомнить фразу героя фильма «Брат» Данилы Багрова: «Не брат ты мне, гнида чернож****». Контекст — война в Чечне. То есть государство, ведущее колониальную войну против небелой республики, активно продвигает инаковость своего «врага», а также легитимирует расистское оскорбление.

Чтобы противостоять этой системе колониальности, которая использует механизмы дегуманизации тех, кого хочет подчинить или контролировать, необходимо на уровне языка выстраивать альтернативные способы высказываться. Во многом благодаря этому можно уйти от нормализации расизма и ксенофобии — искореняя их на уровне речи и письма.

В сущности, да. Однако здесь стоит провести разграничение: есть те, кто называет идентичности неправильно из-за незнания, отсутствия информированности; а есть те, кто делает это намеренно, чтобы продемонстрировать безразличие к «повесточке» или просто чтобы проявить свой откровенный шовинизм и расизм.

Важно понимать, что большая ответственность за антирасизм лежит на политических институтах, то есть сложно ожидать от конкретных людей массовой рефлексии относительно ксенофобии и расизма, когда государство активно использует антимигрантскую, колониальную и обынаковляющую риторику для укрепления своего положения. Но всегда стоит держать в голове вопросы: «Почему я так говорю? Могу ли я сказать по-другому? Что плохого в этом слове? Почему я не знаю ничего о других культурах? Почему я верю в эти стереотипы?». Ведь сама возможность не думать о расизме уже свидетельствует о привилегии не быть тем, на кого направлен расизм. Из такого положения можно включаться в антирасистскую деятельность, а можно — стать проводником расизма. Важно использовать свои белые привилегии для поддержки более уязвимых групп: прислушиваться, давать им платформу, консультироваться, прослеживать в своей речи дискриминационные слова и избавляться от них.

История и положение стран и этничностей на территориях бывшего СССР в большой степени переплетены с российской и советской колониальной политикой. Историю самой России можно рассмотреть как историю многочисленных колониальных вторжений и угнетения. Один из показательных примеров — поход Ермака, направленный на «присоединение Сибири» к Российской империи. Как и многие другие завоевания земель, поход был связан с уничтожением коренных народов. Позднее, вместе с усилением централизации, усиливалось колониальное угнетение различных групп, включенных в империю.

Несмотря на то что советские власти в разные исторические периоды заявляли о «праве наций на самоопределение», а также высказывали поддержку антирасистким движениям в Америке и Европе, СССР была колониальной империей. Один из самых показательных примеров — многочисленные преследования за «национальный шовинизм». Среди первых жертв таких преследований — украинские, крымскотатарские и чеченские социалист:ки: их преследования начались уже в начале 1920-х годов.

Другой яркий пример колониальности политики СССР — массовые депортации в 1930–1940-е годы. Связь колониальности и депортаций можно проследить на примере Крыма. После депортации Крымских Татар◽️земля полуострова полностью перешла под контроль русских: например, на крымскотатарской земле был построен детский лагерь «Артек» . В то же время, как отмечают украинские исследователи Максим Свеженцев и Мартин-Олександр Кислый, после депортации в Узбекистан (тогда — Узбекскую ССР) Крымские Татары были вынуждены ассимилироваться и таким образом оказались в советской иерархии национальностей выше, чем коренное население. Это показывает, каким образом производилось расиализированное угнетение в СССР: на основе «близости к русскости» одни группы назначались более или менее «развитыми», чем другие.
Можно сказать также о проблеме массовой русификации населения. Начиная с раннесоветского периода, в СССР целенаправленно создавались сети интернатов, которые практически насильно забирали детей из семей, проживавших в дали от крупных населенных пунктов. Будь то тайга, тундра или высокогорья — дети оттуда помещались в унифицирующую среду, где их учили быть советскими гражданами и стремились вытеснить приверженность родным языкам и образу жизни (оленеводству, охоте, а также ремеслам, плохо сочетавшимся с формами коллективного хозяйствования). Направленный сверху вниз взгляд столичного центра и сегодня пересоздает множественные иерархии, в которых, например, престижнее быть оседлым / городским / белым / определять себя через православие. Одновременно непрестижно вести сельский образ жизни / быть кочевником / выглядеть иначе и продолжать совершать локальные ритуалы.

После распада СССР российская колониальность никуда не делась. В качестве примеров можно вспомнить многочисленные военные вторжения. Например, в Сирию, Чечню и Украину. Можно также вспомнить захваты земель коренных народов ресурсодобывающими компаниями, которые действовали в рамках «экстрактивистской политики» (чтобы показать, кем именно разрушались эти земли). Так, шорская деревня Казас была сожжена представителями угольной компании, после того как коренные жители отказались отдавать свою землю под расширение угольного разреза.

На основе этих и многих других примеров можно говорить о различных способах колониального угнетения, практикуемых Россией и СССР на протяжении столетий: насильственном захвате территорий, ассимиляции и уничтожении коренного населения, депортациях и производстве расовых иерархий.

Этот вопрос довольно интересен в контексте постколониальной теории и деколониального подхода. То, что в таком контексте может пониматься как «западные термины», зачастую было придумано людьми, не родившимися на Западе, не имеющими там гражданства и на момент написания цитируемых работ даже не трудоустроенными в западные институции. В таких дискуссиях важно разделять объект исследования и концептуальную рамку. Адекватно ли проводить курс по постколониальной теории в России, говоря о Британии и не говоря о России? Конечно, нет. Адекватно ли использовать термины, которые описывают насильственные практики, если эти практики действительно схожи между собой? Разумеется. В России чрезвычайно распространена в таком контексте практика, которая не чужда и другим империям, — практика имперской исключительности, известная также как «особый путь». Все колониальные государства (Британия в том числе) считают, что их способы угнетения или не являются колониализмом вообще, или же являются уникальной формой колониальности, не встречаемой где-либо еще. В противовес такой тенденции современные постколониальные теоретики говорят о необходимости компаративистского (сравнительного) подхода к колониализмам и практикам расиализации. Более того, колониальные проекты не существуют за железным занавесом друг от друга: империи постоянно учатся способам и техникам угнетения, совершенствуя системы интер-имперской кооперации.

При этом, также правда, из-за глобальной колониальности западные институты имеют гегемонию в сфере производства знания (об этом пишет, например, Мадина Тлостанова), потому большая часть терминологии, которая есть в доступе у теоритик:есс и активисто:к, можно найти в англоязычной или другой западной литературе. Однако то, что антирасисткие и деколониальные активист:ки используют эти термины, не значит, что они их «бездумно заимствуют». Приживаются, как правило, те слова, которые правда адекватны локальной (но глобализованной) реальности. Притом, часто и они приобретают особое значение, связанное с локальной практикой применения, как термин «квир». Многие термины отторгаются: в нашем исследовании так произошло с термином «люди цвета» (перевод «people of color») — термин назвали неадкватным большинство респонденток. Какой термин использовать вместо него, нужно обсуждать. Мы предлагаем слово «небелые» в значении отсутствия полного спектра белых привилегий (не цвета кожи). В контексте России сейчас также активно используется слово «нерусские», а Феминистское Антивоенное Сопротивление предложили вернуть в язык советский термин «нацмен:ки».

В дискуссиях об идентичности всегда находятся те, кто пытается обвинить активисто:к в «бездумном заимствовании», как правило, американской терминологии. Такие неконкретизированные обвинения мешают развитию дебатов, в ходе которых и вырабатывается понимание и значение терминов в местном контексте, а также изобретаются новые слова. Если что-то кажется «калькой» с Запада, продуктивно попытаться понять, почему это слово может быть неадекватно местному контексту и какие слова можно было бы предложить вместо заимствованного — и с этими мыслями приступать к дискуссии.

Так как вся наша брошюра про язык, сложно выделить самые важные понятия. Назовем несколько:

Часто можно встретить указание на то, что расистские описания «демонизируют», «инфантилизируют», «объективируют» или делают что-то еще с небелыми персонами. Подобные слова помогают описать, как работает дискриминация: все это дегуманизирующие (расчеловечивающие) практики по отношению к небелым персонам, которых ставят на одну планку с предметами, существами, явлениями, лишенными разума и морали взрослого человека.

Например, «демонизация» описывает создание образа «диких», склонных к насилию и обладающих темными магическими способностями. Это образ африкан:ок, который создавали белые колонизаторы, завоевывая новые территории. Сегодня как на Западе, так и в России демонизируют небелых мигранто:к, приписывая им склонность к преступному поведению и насилию. А «инфантилизация» — это сравнение представитель:ниц коренных народов с детьми, которых нужно научить «правильной» или «современной» жизни. Общая тенденция «лишать субъектности» значит не давать человеку решать за себя, отрицать его возможность свободно действовать.

Россия — регион, в котором существуют разные этничности, важно о них писать, делать языки и их самих более видимыми, бороться с устоявшимися стереотипами и их стиранием в контексте «русского народа».

Исламофобия — одна из проблем, связанная, с одной стороны, с боязнью мусульман, восприятием их как «экстремистов», вне зависимости того, из какого они региона. С другой — это попытка определять всех, населяющих «мусульманский» регион, как «мусульман:ок», это обобщение, упрощение и гомогенизация всех живущих в определенном регионе как одной группы. И то, и то — это исламофобия на разных уровнях.

Другой пример — слово «цыгане», насыщенное стереотипами и предубеждениями. Многие активист:ки, в том числе ромского происхождения, говорят, что было бы этично заменить это слово на «ромА», как давно делают в Европе. Происхождение слова «цыгане» в русском языке связывается с греческим словом, которое означало «неприкасаемый», «нечистый» (вероятно, в значении еретик, отступник от христианства), а слово «ром» является самоназванием. Однако с таким выбором обобщения есть и сложности, так как Цыгане — это обобщающее название для нескольких народов: Рома, Синти, Мугат. Для того чтобы писать «ромА», нужно быть уверенным, что речь идет именно об этнической группе рома (русска рома, кэлдэрары (котляры), кишиневцы, ловари, влахи, эроминчела и др). Другие этнические группы стоило бы называть своими названиями: народ Синти (поэтому в Германии используют общее наименование «синти и рома»), народ Мугат.

Еще одна проблема — трудовая миграция. Важно, говоря о трудовой миграции, не использовать слова-оскорбления, которые прочно вошли в обиход. Трудовые мигрант:ки — одна из самых уязвимых групп, они часто не знают о своих правах и по статистике в два раза меньше совершают преступления, чем граждане России. При этом экономика России — «мигрантозависимая», т.е. напрямую зависит от низкооплачиваемого труда и значительных налоговых отчислений, которые выплачивают мигрант:ки. В журналистских заметках и новостях трудовые мигрант:ки часто выглядят как «Другие», противопоставляются «славянским честным гражданам», «русским». Важно говорить о том, что пребывание мигранто:к в недокументированном статусе — это прямое следствие запутанного, противоречивого и нарушающего базовые права человека российского миграционного законодательства.

Проблемы трудовых мигранто:к — это общечеловеческие проблемы. Часто трудовые мигранты остаются «невидимой» группой, они не знают, куда обратиться за помощью, а миграционное законодательство России ужесточается с каждым годом.

В контексте дискриминационной политики в отношении мигранто:к важно обратиться к понятию «колониальный бумеранг» — те угнетения, которые применяются к мигрант:кам, потом начинают применяться к другим группам людей. Это хорошо видно на примере использования депортационной тюрьмы в Сахарово для содержания задержанных протестующих 31 января 2021 года. Нечеловеческие условия содержания заключенных тюрьмы стали видимыми широкой общественности только после того, как в них попали россияне, хотя на них неоднократно указывали активист:ки, борющиеся с дискриминацией мигранто:к.

Реклейминг — процесс, когда дискриминируемая группа «возвращает себе», реаппроприирует слова, которые используются как оскорбления по отношению к этой группе. Пример — использование слов “queer” и “crip” в английском языке: первое изначально было оскорблением для гомосексуальных людей, второе — для людей с инвалидностью. В русском языке пока нет настолько широко известных примеров реклейминга, хотя некоторые представитель:ницы русскоязычного ЛГБТИК*-сообщества пробовали использовать для самоназвания «пидор:ка», а беларуские актвист:ки делали серию вечеринок «Петушня». Небелые персоны тоже практикуют реклейминг: часто можно встретить, как себе возвращают слово «нерусск:ая»; ФАС с недавного времени пробуют использовать советский термин «нацмен:ка», а в одном из наших интервью респондент:ка из Краснодарского Края говорила, что у них в регионе реклеймят оскорбление «черный». После 24 февраля 2022 года дискуссий о колониальности и расизме стало больше — возможно, в результате какие-то из этих слов закрепятся в языке и станут общеупотребимыми, как слово “queer”. Хотя даже в англоязычном контексте, где «квир» реклеймят уже несколько десятков лет, есть те, кто считает этот термин неприемлемым.

Расизм могут практиковать и белые, и небелые персоны (так же, как женщина тоже может выражать сексистские и мизогинные взгляды) — критиковать его можно и нужно в любом случае. Если персона использует лексику в свой адрес, это может быть как интернализированным расизмом, так и реклеймингом — в зависимости от того, осознанно ли персона «забирает себе» оскорбление. При выборе, как говорить об идентичностях людей, стоит узнать мнение конкретных персон, с которыми вы общаетесь. Однако если небелая персона сама использует по отношению к себе оскорбительное слово, не стоит использовать его тоже. Особенно если вы белая персона, следить стоит в первую очередь за собой. Стоит воздержаться от патернализма и преподнести критику уважительно и не напрямую: например, показав какие-то ресурсы, где о расизме говорят небелые люди. Если же у вас относительно одинаковый набор привилегий, можно говорить прямо и указывать на расизм в речи или письме.

Прочитать и скачать брошюру «Без расизма! Как писать и говорить без расизма и ксенофобии» можно тут.