Политические структуры не нужны? Горизонтальность не работает? Ищем ответы в теории организации бразильского теоретика и активиста Родриго Нуньеса
Публикация: 5 июля 2022
«В историографии насильственный элемент великих протестных движений часто игнорируется [...]Не посоветуешь же людям, которых натурально убивают, протестовать против этого мирно, рассчитывая на то, что палачи одумаются?» — пишут активисты из «Антивоенного больничного» в посте о мифологии ненасилия и разнообразии тактик сопротивления. В DOXA еще до нападения России на Украину был задуман текст на ту же тему — о власти и силе, о том, как выбирать адекватные формы организации и способы сопротивления, анализируя распределение (или гиперконцентрацию) власти в каждом конкретном случае.
Это текст-словарь, но одновременно и рецензия на книгу «Ни вертикальные, ни горизонтальные. Теория политической организации» Родриго Нуньеса◻️. И главное — руководство для всех, кто состоит в политически активном объединении, будь то редакция медиа, НКО, неформальная группа, художественная команда или даже государственное учреждение. Задача руководства — дать инструменты для анализа ситуаций, а не инструкцию, как действовать. Главной мыслью книги становится утверждение о том, что действовать нужно по-разному, а одного идеального образца, по которому нужно себя проверять, не существует. Например, за такой образец точно не стоит принимать ненасильственное сопротивление или же — это основной предмет анализа Нуньеса — горизонтальность. Но в то же время не все средства хороши и некоторые стратегии нужно активно исключать.
Может быть, война не располагает к аналитике в таких деталях, какие призывает рассматривать Нуньес. Но, на наш взгляд, его инструменты позволяют задать острые и противоречивые, а потому важные вопросы:
— К каким «сильным» стоит, а к каким все-таки не стоит присоединяться, чтобы бороться против других, еще более «сильных»? С кем мы не могли объединяться до начала войны, но видим смысл объединиться сейчас и почему?
— Как война изменит представления об идее нации как инструменте силы? Когда национализм — источник имперской агрессии, а когда — основа сопротивления ей? В чем эффективность, а в чем опасность использования нации как инструмента для формирования и поддержания общности?
— Когда именно ваши навыки, опыт, возможности наиболее востребованы: во время активных военных действий или когда ситуация перейдет в (неизбежно затяжную) фазу примирения, проговаривания, переопределения культурных норм? Что вы можете сделать для улучшения ситуации прямо сейчас и как можете готовиться к тем задачам, которые еще предстоит решать?
Эти вопросы кажутся критически важными сейчас и останутся важными еще долго. Но помимо этого, теория организации позволяет переосмыслить саму идею важности (или urgency, такое слово часто используется в антивоенных и других политических высказываниях, призывах, а еще чаще в опен-коллах). Об этом в конце, а начнем с того, что такое, собственно, организация.
Это текст-словарь, но одновременно и рецензия на книгу «Ни вертикальные, ни горизонтальные. Теория политической организации» Родриго Нуньеса◻️. И главное — руководство для всех, кто состоит в политически активном объединении, будь то редакция медиа, НКО, неформальная группа, художественная команда или даже государственное учреждение. Задача руководства — дать инструменты для анализа ситуаций, а не инструкцию, как действовать. Главной мыслью книги становится утверждение о том, что действовать нужно по-разному, а одного идеального образца, по которому нужно себя проверять, не существует. Например, за такой образец точно не стоит принимать ненасильственное сопротивление или же — это основной предмет анализа Нуньеса — горизонтальность. Но в то же время не все средства хороши и некоторые стратегии нужно активно исключать.
Может быть, война не располагает к аналитике в таких деталях, какие призывает рассматривать Нуньес. Но, на наш взгляд, его инструменты позволяют задать острые и противоречивые, а потому важные вопросы:
— К каким «сильным» стоит, а к каким все-таки не стоит присоединяться, чтобы бороться против других, еще более «сильных»? С кем мы не могли объединяться до начала войны, но видим смысл объединиться сейчас и почему?
— Как война изменит представления об идее нации как инструменте силы? Когда национализм — источник имперской агрессии, а когда — основа сопротивления ей? В чем эффективность, а в чем опасность использования нации как инструмента для формирования и поддержания общности?
— Когда именно ваши навыки, опыт, возможности наиболее востребованы: во время активных военных действий или когда ситуация перейдет в (неизбежно затяжную) фазу примирения, проговаривания, переопределения культурных норм? Что вы можете сделать для улучшения ситуации прямо сейчас и как можете готовиться к тем задачам, которые еще предстоит решать?
Эти вопросы кажутся критически важными сейчас и останутся важными еще долго. Но помимо этого, теория организации позволяет переосмыслить саму идею важности (или urgency, такое слово часто используется в антивоенных и других политических высказываниях, призывах, а еще чаще в опен-коллах). Об этом в конце, а начнем с того, что такое, собственно, организация.
Этот материал во многом адресован практикующим активистам без академического бэкграунда или системного интереса к академическому контексту, поэтому мы убрали некоторые ссылки под спойлеры. В них для читателей с интересом к интеллектуальной биографии Нуньеса и предпосылкам его теории рассказываем, к каким идеям он обращается в книге, опираясь на них или оппонируя им. Круг этих идей сам автор во введении очерчивает так: «Термодинамика, кибернетика, теория сетей, теория информации, тектология Александра Богданова, философия индивидуации Жильбера Симондона, мысль Баруха Спинозы, институциональный анализ и постструктурализм».
Организация — это частный случай самоорганизации. Думаю, такое начало сбивает с толку, ведь обычно мы, наоборот, понимаем «самоорганизацию» как частный случай организации. Вроде бы самоорганизация — это такая идеальная организация, которая не была создана приказом сверху и не подчиняется приказам сверху, а работает и принимает решения благодаря добровольному участию равноправных членов.
Но в таких наших привычных представлениях уже проглядывается ряд проблем, с которыми дальше и работает Нуньес. Например, самоорганизация не подчиняется приказам сверху, но ведь она вынуждена подчиняться законам или силовым структурам, даже если их действия незаконны? А можем ли мы называть самоорганизацией коллектив, в котором все же есть внутренняя иерархия, формальная или неформальная, и можем ли мы представить себе коллектив, в котором внутренняя иерархия отсутствует полностью?
Но в таких наших привычных представлениях уже проглядывается ряд проблем, с которыми дальше и работает Нуньес. Например, самоорганизация не подчиняется приказам сверху, но ведь она вынуждена подчиняться законам или силовым структурам, даже если их действия незаконны? А можем ли мы называть самоорганизацией коллектив, в котором все же есть внутренняя иерархия, формальная или неформальная, и можем ли мы представить себе коллектив, в котором внутренняя иерархия отсутствует полностью?
Чтобы разрешить, а точнее продуктивно переформулировать эти вопросы, Нуньес переходит от понимания (само)организации как формы коллектива к пониманию (само)организации как коллективного процесса. Самоорганизация — процесс взаимодействия, который в мире не прекращается никогда. Его эффекты зависят от того, как участники влияют друг на друга. Взаимодействие внутри процесса включают «как “локальные” решения [всех участников системы], так и попытки [любого из участников] определить поведение системы на более высоких уровнях». Организация, в свою очередь, предполагает, что одни элементы системы «оказываются в роли тех, кто инициирует и направляет такие действия, которые создают условия, в которых уже другие могут присоединиться к действиям, дополнить их или надстроить что-то над ними». Организация — это «запуск локальных активностей и построение стратегических связей между ними».
Нуньеса, а вслед за ним и нас интересует политическая организация. Он формулирует ключевой вопрос для теоретиков и практиков политической организации: как собирать и направлять коллективную энергию так, чтобы это приводило к системным политическим изменениям? Спойлер: ответ зависит от контекста. Значит, нужно учиться анализировать контекст и самих себя в деталях — а Нуньес предлагает для этого инструменты.
Нуньеса, а вслед за ним и нас интересует политическая организация. Он формулирует ключевой вопрос для теоретиков и практиков политической организации: как собирать и направлять коллективную энергию так, чтобы это приводило к системным политическим изменениям? Спойлер: ответ зависит от контекста. Значит, нужно учиться анализировать контекст и самих себя в деталях — а Нуньес предлагает для этого инструменты.
Власть: Potentia и Potestas — это две формы власти, то есть силы, которую многие из нас привыкли бояться. Мы боимся силы, а потому стремимся перейти от концентрации власти в одних руках к ее перераспределению, рассеиванию.
Нуньес спорит с исключительно негативным отношением к власти, формулируя ключевой политический вопрос: «как мы можем набрать достаточно силы (власти), чтобы преодолеть и обезвредить» внешние препятствия на пути к свободе — например, «полицейские репрессии, блокировки связи, пропагандистские искажения фактов, пренебрежение со стороны институций и политических элит, не говоря уже об инерции существующих экономических структур»?
Возвращая власти положительный смысл, Нуньес разделяет «власть самим действовать» (potentia) и «власть принуждать других действовать» (potestas). Принуждать других могут полиция, армия, иногда пресса, начальство на работе — они обладают властью-potestas. Власть-potentia же есть у каждого из нас по отдельности, но, естественно, ее недостаточно, чтобы на равных противопоставить себя власти-potestas. А вот когда индивиды образуют коллектив, их власть-potentia может увеличиться. Может и уменьшиться, если попытки совместных действий тонут в бесконечных обсуждениях, спорах, неспособности принять решение, но об этом дальше. Главное, что «политический субъект, таким образом, — это всегда коллектив».
Нуньес спорит с исключительно негативным отношением к власти, формулируя ключевой политический вопрос: «как мы можем набрать достаточно силы (власти), чтобы преодолеть и обезвредить» внешние препятствия на пути к свободе — например, «полицейские репрессии, блокировки связи, пропагандистские искажения фактов, пренебрежение со стороны институций и политических элит, не говоря уже об инерции существующих экономических структур»?
Возвращая власти положительный смысл, Нуньес разделяет «власть самим действовать» (potentia) и «власть принуждать других действовать» (potestas). Принуждать других могут полиция, армия, иногда пресса, начальство на работе — они обладают властью-potestas. Власть-potentia же есть у каждого из нас по отдельности, но, естественно, ее недостаточно, чтобы на равных противопоставить себя власти-potestas. А вот когда индивиды образуют коллектив, их власть-potentia может увеличиться. Может и уменьшиться, если попытки совместных действий тонут в бесконечных обсуждениях, спорах, неспособности принять решение, но об этом дальше. Главное, что «политический субъект, таким образом, — это всегда коллектив».
Само разделение власти на potentia и potestas предложил еще Спиноза в «Богословско-политическом трактате». Затем это разделение анализировал Антонио Негри в работе The Savage Anomaly (1981), разрабатывая философию множества, а уже с интерпретацией Негри спорил Лаклау в Can Immanence Explain Social Struggles? (2001, рецензия на EMPIRE Негри и Майкла Хардта). Нуньес перепрочитывает оригинальную работу и эти дебаты, а также обращается к Фуко (The Subject and Power).
Левая меланхолия — это чувство, которое вы, возможно, испытываете прямо сейчас, когда читаете этот текст. А если даже не испытываете, будьте уверены, есть читатели, которые испытали, поэтому о нем обязательно нужно узнать.
«Организация — это область травматического опыта», — утверждает Нуньес. Он подразумевает под этим как персональный опыт от неудачных попыток действовать вместе, так и ряд исторических травм. Во-первых, советский опыт партийной организации привел к репрессиям и падению режима, который был далек от теоретических идеалов социализма и коммунизма, а в итоге и вовсе переродился в глобальный неолиберализм. Во-вторых, не оправдали надежд протесты вроде Occupy, которые развивали микрополитическую логику студенческого движения 1960-х, экспериментируя с сетевыми технологиями, принятием решений во время ассамблей и другими способами построить идеальные небольшие общности, а не партию.
Осмысляя эти две исторические линии (1917 → 1989; 1968 → 2011, с промежуточной остановкой в начале нулевых — альтерглобалистским движением), Нуньес и левую меланхолию тоже делит на два типа. Меланхолия, по (фрейдовскому) определению, предполагает наличие идеала, который невозможно достигнуть и от которого настолько же невозможно отказаться. В первом случае идеалом выступает строгая, но справедливая партийная организация. Во втором — множество локальных групп, в которых полностью отсутствуют иерархии и противоречия между участниками.
Но больше того, как замечает Нуньес, левые меланхолики первого типа во всех политических бедах настоящего обвиняют левых меланхоликов второго типа и наоборот. Звучит абстрактно, но вот пример, наверняка знакомый вам: высказывания некоторых российских активистов, политиков, работников культуры и медиа о том, что в среде других активистов, политиков, работников культуры и медиа «серьезная политика подменяется максималистским и в то же время мелочным морализмом, ориентированным на невесть откуда взявшийся нравственный идеал самого вежливого человека». Это из статьи Артемия Магуна на «Медузе» под названием «Откуда взялась “новая этика”? И насколько она левая и тоталитарная?». А еще примерно такую же аргументацию можно найти в статье политического теоретика Ильи Будрайтскиса «Как читать Фишера в России: “Замок вампиров” посреди скучной дистопии».
У Нуньеса есть и идея, как преодолеть меланхолию — на мой взгляд, рабочая. Она вернет нас к разговору о власти, о субъектности и о политическом действии.
«Организация — это область травматического опыта», — утверждает Нуньес. Он подразумевает под этим как персональный опыт от неудачных попыток действовать вместе, так и ряд исторических травм. Во-первых, советский опыт партийной организации привел к репрессиям и падению режима, который был далек от теоретических идеалов социализма и коммунизма, а в итоге и вовсе переродился в глобальный неолиберализм. Во-вторых, не оправдали надежд протесты вроде Occupy, которые развивали микрополитическую логику студенческого движения 1960-х, экспериментируя с сетевыми технологиями, принятием решений во время ассамблей и другими способами построить идеальные небольшие общности, а не партию.
Осмысляя эти две исторические линии (1917 → 1989; 1968 → 2011, с промежуточной остановкой в начале нулевых — альтерглобалистским движением), Нуньес и левую меланхолию тоже делит на два типа. Меланхолия, по (фрейдовскому) определению, предполагает наличие идеала, который невозможно достигнуть и от которого настолько же невозможно отказаться. В первом случае идеалом выступает строгая, но справедливая партийная организация. Во втором — множество локальных групп, в которых полностью отсутствуют иерархии и противоречия между участниками.
Но больше того, как замечает Нуньес, левые меланхолики первого типа во всех политических бедах настоящего обвиняют левых меланхоликов второго типа и наоборот. Звучит абстрактно, но вот пример, наверняка знакомый вам: высказывания некоторых российских активистов, политиков, работников культуры и медиа о том, что в среде других активистов, политиков, работников культуры и медиа «серьезная политика подменяется максималистским и в то же время мелочным морализмом, ориентированным на невесть откуда взявшийся нравственный идеал самого вежливого человека». Это из статьи Артемия Магуна на «Медузе» под названием «Откуда взялась “новая этика”? И насколько она левая и тоталитарная?». А еще примерно такую же аргументацию можно найти в статье политического теоретика Ильи Будрайтскиса «Как читать Фишера в России: “Замок вампиров” посреди скучной дистопии».
У Нуньеса есть и идея, как преодолеть меланхолию — на мой взгляд, рабочая. Она вернет нас к разговору о власти, о субъектности и о политическом действии.
Глава о левой меланхолии полностью строится на критическом прочтении двух статей. Это Resisting Left Melancholy (1999) Венди Браун и Communist Desire (2013) Джоди Дин, которые, в свою очередь, обращаются к тексту Вальтера Беньямина, который и назывался Left-Wing Melancholy, будучи рецензией на книгу стихов Эриха Кестнера. Кроме того, Нуньес сравнивает левую меланхолию с определением меланхолии у Фрейда, а также использует идею Грегори Бейтсона о схизмогенезе, чтобы объяснить взаимозависимость между формами левой меланхолии.
Коллектив и совокупность — это разные способы действовать вместе ради общей цели. С коллективом все понятно: вы объединяетесь вокруг одной или нескольких идей, устанавливаете или интуитивно нащупываете процедуру принятия решений, распределяете или не распределяете обязанности, спорите или поддерживаете друг друга в процессе, ну а дальше — у ваших действий либо есть результат, либо нет.
Совокупность не предполагает объединения и общей цели. Но мы часто забываем: даже если вокруг нас те индивиды или коллективы, которые не разделяют наши ценности, то эффекты от их действий все равно могут быть нам на пользу. А главное, эти эффекты необходимо учитывать, формируя свою стратегию. Бывает, что мы противостоим друг другу и эффективность действий сокращается. Но бывает, что наши действия подпитывают друг друга, даже несмотря на то что мы действуем порознь. И это мысль, которая может помогать в минуты отчаяния и одиночества.
Пример? Когда в январе Lufthansa запустила 18 тысяч пустых авиарейсов над Европой на пике распространения омикрона, чтобы не оплачивать простой самолетов в аэропортах, кто-то в Твиттере отреагировал безнадежно смешным и очевидным мемом: «Какая же я молодец, что вчера снова помыла все упаковки от пластика!» Нуньес все свои идеи проверяет, прикладывая к экологическому кризису. Он видит в преодолении экологического кризиса ту единственную политическую задачу, которую действительно можно считать всеобщей.
Так вот, очевидно, что, для того чтобы избежать критических показателей глобального потепления не в теории, а на практике, невозможно выбрать одну единственную стратегию. Действия коллективов (активистских объединений, корпораций и т.д.) сосуществуют с действиями индивидов (заметных активистов, просто людей, которые моют пластик, и т.д.). Эффекты коллективных действий сосуществуют с эффектами совокупных действий, одно влияет на другое.
Совокупность не предполагает объединения и общей цели. Но мы часто забываем: даже если вокруг нас те индивиды или коллективы, которые не разделяют наши ценности, то эффекты от их действий все равно могут быть нам на пользу. А главное, эти эффекты необходимо учитывать, формируя свою стратегию. Бывает, что мы противостоим друг другу и эффективность действий сокращается. Но бывает, что наши действия подпитывают друг друга, даже несмотря на то что мы действуем порознь. И это мысль, которая может помогать в минуты отчаяния и одиночества.
Пример? Когда в январе Lufthansa запустила 18 тысяч пустых авиарейсов над Европой на пике распространения омикрона, чтобы не оплачивать простой самолетов в аэропортах, кто-то в Твиттере отреагировал безнадежно смешным и очевидным мемом: «Какая же я молодец, что вчера снова помыла все упаковки от пластика!» Нуньес все свои идеи проверяет, прикладывая к экологическому кризису. Он видит в преодолении экологического кризиса ту единственную политическую задачу, которую действительно можно считать всеобщей.
Так вот, очевидно, что, для того чтобы избежать критических показателей глобального потепления не в теории, а на практике, невозможно выбрать одну единственную стратегию. Действия коллективов (активистских объединений, корпораций и т.д.) сосуществуют с действиями индивидов (заметных активистов, просто людей, которые моют пластик, и т.д.). Эффекты коллективных действий сосуществуют с эффектами совокупных действий, одно влияет на другое.
Лидер_ка — это та часть системы, за которой следуют другие/все остальные. Нуньес спорит с распространенным сегодня стремлением построить общность, в которой отсутствуют лидеры. Он разворачивает аргумент о неизбежности лидерства в необычную сторону: всегда есть кто-то, кто подает пример и приглашает присоединится, а остальные отказываются или соглашаются. В то же время, Нуньес указывает на ситуативность лидерства: в разные моменты времени подают пример разные элементы системы.
Нуньес предлагает термин «распределенное лидерство», который описывает такую динамику: разные участники группы один за другим подают пример другим участникам, внося новые инициативы, тем самым они постоянно изменяют групповое поведение, если группа действительно откликается. «Быть хорош_ей лидер_кой, соответственно, значит в первую очередь быть хорошей слушательниц_ей». И еще: «Лидер_ки — это, на самом элементарном уровне, те, кто задает направление (direction) общего движения. И только потом другие могут признать их — или не признать — директор_ками (directors)».
Нуньес также подчеркивает, что для устойчивости группы часто бывают нужны устойчивые «организационные ячейки» (или даже точнее — «организующие ядра», organising cores). И в то же время задача группы и самих ячеек — следить за тем, чтобы их наличие увеличивало власть-potentia коллектива, но не обладало властью-potestas внутри него.
Нуньес предлагает термин «распределенное лидерство», который описывает такую динамику: разные участники группы один за другим подают пример другим участникам, внося новые инициативы, тем самым они постоянно изменяют групповое поведение, если группа действительно откликается. «Быть хорош_ей лидер_кой, соответственно, значит в первую очередь быть хорошей слушательниц_ей». И еще: «Лидер_ки — это, на самом элементарном уровне, те, кто задает направление (direction) общего движения. И только потом другие могут признать их — или не признать — директор_ками (directors)».
Нуньес также подчеркивает, что для устойчивости группы часто бывают нужны устойчивые «организационные ячейки» (или даже точнее — «организующие ядра», organising cores). И в то же время задача группы и самих ячеек — следить за тем, чтобы их наличие увеличивало власть-potentia коллектива, но не обладало властью-potestas внутри него.
Оппонируя пониманию революции как События, Нуньес противопоставляет себя Бадью и Рансьеру. Больше симпатии он испытывает к Лаклау и Муфф, а также к Делезу и Гваттари. В целом, в главе о революции Нуньес работает в рамках истории понятий и много ссылается на Козеллека.
“
Организационные ячейки естественным образом возникают в ходе коллективных процессов — в ответ на их все более комплексные запросы. Формирование и стабилизация организационных ячеек зависит от комбинации таких факторов, как:
Все эти силы, без сомнения, работают и на исключение [других участников организации из ее центра], даже если [у тех, кто входит в организационную ячейку,] не было такого намерения. Но в то же время активность организационных ячеек необходима, чтобы поддерживать работу объединения в промежутках между моментами высокой видимости вроде ассамблей и демонстраций. Организационные ячейки часто принимают на себя работу, о необходимости выполнения которой другие даже и не догадываются, особенно в ситуации, когда к объединению подключаются все больше и больше людей, а степень их вовлечения сильно варьируется.
- наличие ресурсов (свободное время, опыт, социальный капитал),
- способности (навыки межличностного общения, тактическое мышление, умение смотреть с нескольких точек зрения),
- внешнее признание (престиж, авторитет, статус «контактного лица»), функциональная диверсификация (специализация),
- сетевая и групповая динамика (принцип предпочтительного присоединения, центральность, личные связи, политическая общность, доверие, общие интересы).
Все эти силы, без сомнения, работают и на исключение [других участников организации из ее центра], даже если [у тех, кто входит в организационную ячейку,] не было такого намерения. Но в то же время активность организационных ячеек необходима, чтобы поддерживать работу объединения в промежутках между моментами высокой видимости вроде ассамблей и демонстраций. Организационные ячейки часто принимают на себя работу, о необходимости выполнения которой другие даже и не догадываются, особенно в ситуации, когда к объединению подключаются все больше и больше людей, а степень их вовлечения сильно варьируется.
Функция — это слово, которое нужно использовать вместо слова «должность» («позиция», position). Любая система предполагает функциональную дифференциацию — то есть совместные действия разных участни_ц с разными интересами, способностями, возможностями.
Нуньес обращается к идее о «четырех ролях в социальном активизме»: это переговорщики (посредники между общественными движениями и государственной властью), защитники (те, кто лично вмешивается в ситуации, поддерживая пострадавших), функционеры (или организаторы), бунтари. Но он дополняет ее, указывая на то, что все части любой системы не имеют зафиксированной роли, а могут в зависимости от обстоятельств и потребностей выполнять одну из этих функций, необходимых для достижения результатов.
Таким образом, обращение к идее о функции позволяет Нуньесу предложить интересный критический аргумент против политик идентичности. Идентичность, то есть позиция, нередко становится идолом. Вокруг него возможно объединение и определение себя, но далеко не всегда возможно точное действие в конкретных обстоятельствах. Определять себя или коллектив через функцию — это, напротив, значит первым делом соотносить себя с контекстом и понимать, какое воздействие на него сейчас необходимо и возможно.
Еще важнее, что Нуньес предлагает рассмотреть как функции «лидерство» (см. выше) и «авангард». Обращаясь к термину «авангард», Нуньес критикует и обновляет марксистские представления о «рабочем классе в авангарде освободительного движения». Он сравнивает исполнителей «авангард-функции» с «ложноножками амебы, которые помогают ей нащупывать путь [и двигаются не только вперед, но во все стороны]». То есть исполнители «авангард-функции» прощупывают и предлагают направления, по которым можно двигаться, а вот будет ли инициатива поддержана — зависит уже от коллективных и совокупных эффектов.
Нуньес обращается к идее о «четырех ролях в социальном активизме»: это переговорщики (посредники между общественными движениями и государственной властью), защитники (те, кто лично вмешивается в ситуации, поддерживая пострадавших), функционеры (или организаторы), бунтари. Но он дополняет ее, указывая на то, что все части любой системы не имеют зафиксированной роли, а могут в зависимости от обстоятельств и потребностей выполнять одну из этих функций, необходимых для достижения результатов.
Таким образом, обращение к идее о функции позволяет Нуньесу предложить интересный критический аргумент против политик идентичности. Идентичность, то есть позиция, нередко становится идолом. Вокруг него возможно объединение и определение себя, но далеко не всегда возможно точное действие в конкретных обстоятельствах. Определять себя или коллектив через функцию — это, напротив, значит первым делом соотносить себя с контекстом и понимать, какое воздействие на него сейчас необходимо и возможно.
Еще важнее, что Нуньес предлагает рассмотреть как функции «лидерство» (см. выше) и «авангард». Обращаясь к термину «авангард», Нуньес критикует и обновляет марксистские представления о «рабочем классе в авангарде освободительного движения». Он сравнивает исполнителей «авангард-функции» с «ложноножками амебы, которые помогают ей нащупывать путь [и двигаются не только вперед, но во все стороны]». То есть исполнители «авангард-функции» прощупывают и предлагают направления, по которым можно двигаться, а вот будет ли инициатива поддержана — зависит уже от коллективных и совокупных эффектов.
Экология — это одновременно способ мыслить мир и основная проблема современности. Давайте поговорим об обоих значениях.
Во-первых, главный посыл Нуньеса — нужно мыслить экологически при построении собственной индивидуальной и коллективной стратегии. То есть важно понимать, какое место мы занимаем среди всех, кто действует одновременно с нами. Кто противостоит нашим действиям, кто их поддерживает, кто делает то же самое? На что не способен никто, кроме нас?
Говоря об экологии, Нуньес существенно уточняют популярную и даже, наверное, приевшуюся идею о «сетевой» организации, которую обычно противопоставляют вертикальной или партийной. По сути, любая организация, то есть все в природе, — сеть, но сети устроены по-разному. Нуньес привлекает математическую теорию сетей и показывает, что принципиально значимые параметры, которые и определяют потенциальную эффективность, влиятельность действий внутри сети, — это не только количество связей одной ноды (то есть минимального элемента сети) с другими нодами, но и
1) количество связи одной ноды с нодами, у которых много связей;
2) количество связей ноды не просто с другими нодами, но с кластерами, группами, внутри которых эффект может распространиться стремительно. «Сети» организованы сложно.
Во-вторых, повторюсь, экологический кризис становится лакмусовой бумажкой для проверки всех идей, который Нуньес предлагает в книге. Это один из самых сильных его аналитических ходов — отказываясь от концепции телеологии, то есть представлений о линейном историческом прогрессе с предопределенной целью, Нуньес в то же время обозначает точку в будущем, которая может стать собирающей линзой для всего, что происходит в настоящем. Если человечество не хочет умереть и добить планету, то главная задача сейчас — сорганизоваться так, чтобы не допустить пиковых значений глобального потепления. А чтобы сорганизоваться, и нужно разрабатывать инструменты организации.
Во-первых, главный посыл Нуньеса — нужно мыслить экологически при построении собственной индивидуальной и коллективной стратегии. То есть важно понимать, какое место мы занимаем среди всех, кто действует одновременно с нами. Кто противостоит нашим действиям, кто их поддерживает, кто делает то же самое? На что не способен никто, кроме нас?
Говоря об экологии, Нуньес существенно уточняют популярную и даже, наверное, приевшуюся идею о «сетевой» организации, которую обычно противопоставляют вертикальной или партийной. По сути, любая организация, то есть все в природе, — сеть, но сети устроены по-разному. Нуньес привлекает математическую теорию сетей и показывает, что принципиально значимые параметры, которые и определяют потенциальную эффективность, влиятельность действий внутри сети, — это не только количество связей одной ноды (то есть минимального элемента сети) с другими нодами, но и
1) количество связи одной ноды с нодами, у которых много связей;
2) количество связей ноды не просто с другими нодами, но с кластерами, группами, внутри которых эффект может распространиться стремительно. «Сети» организованы сложно.
Во-вторых, повторюсь, экологический кризис становится лакмусовой бумажкой для проверки всех идей, который Нуньес предлагает в книге. Это один из самых сильных его аналитических ходов — отказываясь от концепции телеологии, то есть представлений о линейном историческом прогрессе с предопределенной целью, Нуньес в то же время обозначает точку в будущем, которая может стать собирающей линзой для всего, что происходит в настоящем. Если человечество не хочет умереть и добить планету, то главная задача сейчас — сорганизоваться так, чтобы не допустить пиковых значений глобального потепления. А чтобы сорганизоваться, и нужно разрабатывать инструменты организации.
Революция — это «неубедительное, неправдоподобное, немыслимое» сегодня Событие. Основания, на которых сформировалась и держалась идея о революции в 18-20 веках, разрушились. Мало кто сейчас верит в то, что история движется к заранее предопределенной конечной цели. Сомнительной представляется и вера в существование класса или другой социальной общности, которой предначертано стать революционным субъектом. Наконец, наиболее проблемным Нуньес считает понимание революции как События (event) «радикального обновления» — то есть установления социального порядка, в котором все будет не так, как раньше.
Чтобы доказать свою мысль, Нуньес анализирует дискурс о революции и показывает, что сейчас «революционными» все чаще называют политические действия, которые на самом деле ограничены по масштабу и эффекту, будь то микрополитические эксперименты или даже крупные, но все равно локализованные общности сапатистов в Мексике или курдов в Рожаве. Иначе говоря, революционными называют пробы или достижения, которые раньше считались бы частями революции, но не революцией в целом, а это значит, идея в кризисе.
Поэтому Нуньес предлагает сознательно и окончательно отказаться от понимания революции как неизбежного События, а перейти к мышлению в терминах, организованных системных изменений. Он настаивает на том, что революция на горизонте не вдохновляет, а затуманивает способность оценивать действия, которые можно предпринять сейчас: к насколько хорошим, насколько плохим результатам они приведут, помогут ли достичь большего равенства и большей свободы? Нуньес все время обращается к мышлению в сравнительной степени, а не в превосходной.
Чтобы доказать свою мысль, Нуньес анализирует дискурс о революции и показывает, что сейчас «революционными» все чаще называют политические действия, которые на самом деле ограничены по масштабу и эффекту, будь то микрополитические эксперименты или даже крупные, но все равно локализованные общности сапатистов в Мексике или курдов в Рожаве. Иначе говоря, революционными называют пробы или достижения, которые раньше считались бы частями революции, но не революцией в целом, а это значит, идея в кризисе.
Поэтому Нуньес предлагает сознательно и окончательно отказаться от понимания революции как неизбежного События, а перейти к мышлению в терминах, организованных системных изменений. Он настаивает на том, что революция на горизонте не вдохновляет, а затуманивает способность оценивать действия, которые можно предпринять сейчас: к насколько хорошим, насколько плохим результатам они приведут, помогут ли достичь большего равенства и большей свободы? Нуньес все время обращается к мышлению в сравнительной степени, а не в превосходной.
Оппонируя пониманию революции как События, Нуньес противопоставляет себя Бадью и Рансьеру. Больше симпатии он испытывает к Лаклау и Муфф, а также к Делезу и Гваттари. В целом, в главе о революции Нуньес работает в рамках истории понятий и много ссылается на Козеллека.
Радикальность и уместность — это понятия, которые обычно противопоставляют друг другу, но они могут и дополнять друг друга. К идее «уместности» чаще обращаются консервативные и центристские силы, обвиняя левых активистов и политиков в бесчувственности по отношению к контексту (а еще уместность по-английски звучит как fitness — фитнес, и это дополнительной слой самоиронии Нуньеса). Однако позиции Нуньеса серьезны, и с критикой «радикальности» как фетиша он по-своему согласен. В последней главе, которая и называется «Радикально относительно: проблема уместности», он приходит к наиболее концентрированной формуле политического действия: не «действовать в заданных рамках [контексте], но воздействовать на эти рамки таким образом, чтобы изменить их».
Однако, настаивая на необходимости разных стратегий в разных контекстах, Нуньес подчеркивает: «Мир, “который сочетает в себе [fits] множество миров, не может быть миром, который сочетает в себе все миры, поскольку существование некоторых миров действительно несовместимо с существованием других миров. Некоторые вещи нужно активно исключать».
На протяжении всей книги Нуньес обращается к слову «совозможность», «совместимость» (compossibility). Его можно использовать, чтобы анализировать альтернативные стратегии, которые другие коллективы или индивиды реализуют параллельно с нашими: они совместимы с нашим существованием? Если да, то как дополнить эти стратегии своими? Если нет, то как противостоять им?
Однако, настаивая на необходимости разных стратегий в разных контекстах, Нуньес подчеркивает: «Мир, “который сочетает в себе [fits] множество миров, не может быть миром, который сочетает в себе все миры, поскольку существование некоторых миров действительно несовместимо с существованием других миров. Некоторые вещи нужно активно исключать».
На протяжении всей книги Нуньес обращается к слову «совозможность», «совместимость» (compossibility). Его можно использовать, чтобы анализировать альтернативные стратегии, которые другие коллективы или индивиды реализуют параллельно с нашими: они совместимы с нашим существованием? Если да, то как дополнить эти стратегии своими? Если нет, то как противостоять им?
Нуньес во многом наследует идеи о популизме и гегемонии, как их предлагают понимать и снова вернуть в политику Эрнесто Лаклау и Шанталь Муфф, а также идеи радикальной педагогики, причем больше, чем наиболее известную работу Паулу Фрейре, цитирует текст Клодовиса Боффа Como Trabalhar com o Povo («Как работать с людьми»).
И наконец! Горизонтализм — это однокоренное слово с тем, которое я решила ради эксперимента и проверки теории Нуньеса ни разу не использовать в тексте выше. На мой взгляд, основной эпатажный и одновременно глубоко продуманный жест Нуньеса — создать такой аналитический аппарат для описания организации, который позволит вообще не обращаться к идеям о «горизонтальности». Раз за разом он повторяет мысль о том, что представление о «горизонтальности» как конечной цели, предельном благе затуманивает взгляд на реальное устройство нашей политической жизни.
А реальное устройство мира, по-моему, лучше всего объясняет идея о реальной оппозиции. Обычно под оппозицией мы подразумеваем такие отношения: либо А, либо не А. Но это логическая оппозиция. А реальная оппозиция — это A и B, которые влияют друг на друга и взаимодействуют, соприсутствуют и меняют друг друга. Организация — это про то, как найти правильную пропорцию, правильное сочетание: например, сочетание инструментов, которые мы привыкли соотносить с «горизонтальным» и «вертикальным» способами работы.
Страх оказаться недостаточно горизонтальными лишает нас, собственно, способности действовать, а оказаться достаточно горизонтальными вообще невозможно. «Полностью плоская система — это сеть, в которой не могут запуститься никакие масштабные цепи эффектов; полное отсутствие лидер_ок возможно только в ситуации, когда ноды цепи не влияют друг на друга вообще никак», — пишет Нуньес.
Он прямо называет горизонтализм — именно как навязчивую идею о единственно допустимой, но недостижимой горизонтальности — источником «тревоги, паралича и обесценивания». Если вы, как и я, когда-нибудь переживали при организационной работе именно эти чувства или переживаете их прямо сейчас, то, надеюсь, инструменты из книги и этого обзора помогут вам их преодолеть. И, наоборот, анализ всего того множества векторов и инициатив, из которых скроена борьба сейчас, не станет источником отчаяния, а поможет найти свое место в этой борьбе.
А реальное устройство мира, по-моему, лучше всего объясняет идея о реальной оппозиции. Обычно под оппозицией мы подразумеваем такие отношения: либо А, либо не А. Но это логическая оппозиция. А реальная оппозиция — это A и B, которые влияют друг на друга и взаимодействуют, соприсутствуют и меняют друг друга. Организация — это про то, как найти правильную пропорцию, правильное сочетание: например, сочетание инструментов, которые мы привыкли соотносить с «горизонтальным» и «вертикальным» способами работы.
Страх оказаться недостаточно горизонтальными лишает нас, собственно, способности действовать, а оказаться достаточно горизонтальными вообще невозможно. «Полностью плоская система — это сеть, в которой не могут запуститься никакие масштабные цепи эффектов; полное отсутствие лидер_ок возможно только в ситуации, когда ноды цепи не влияют друг на друга вообще никак», — пишет Нуньес.
Он прямо называет горизонтализм — именно как навязчивую идею о единственно допустимой, но недостижимой горизонтальности — источником «тревоги, паралича и обесценивания». Если вы, как и я, когда-нибудь переживали при организационной работе именно эти чувства или переживаете их прямо сейчас, то, надеюсь, инструменты из книги и этого обзора помогут вам их преодолеть. И, наоборот, анализ всего того множества векторов и инициатив, из которых скроена борьба сейчас, не станет источником отчаяния, а поможет найти свое место в этой борьбе.
Rodrigo Nunes. Neither Vertical nor Horizontal: A Theory of Political Organization (Verso, 2021)