Подборка редакторок билингвального литературного зина о новой реальности «Интервал»
По просьбе DOXA каждая редакторка «Интервала» выбрала текст, который затронул ее и повлиял на осмысление женского опыта во время войны. В подброке представлены тексты женщин-писательниц, активисток, свидетельниц и исследовательниц. Читая их работы, мы погружаемся в самые темные места личной и общественной истории. Но уникальность этих текстов — их агентность. Делясь своим опытом и художественным взглядом, они не только документируют реальность для будущего, в надежде, что такое больше не повторится, но и дают новую жизнь тем, чьи имена и истории не должны быть забыты.
Рекомендует Катерина, исследовательница современной женской литературы
За последние годы появилось большое количество украинских произведений о войне на Донбассе, моем родном регионе. Многие из них написаны женщинами. Я расскажу о театральной пьесе «Плохие дороги» Наталки Ворожбит, вышедшей в 2021 году в «Издательстве Анетты Антоненко» во Львове. Текст очень короткий. Всего 90 страниц, на которых русский то и дело перекрикивает украинский, а мир делится на «сепаров» и «укров», на «дом» и «Мордор». Эта новая реальность зовется войной.
«Когда я впервые ехала на Донбасс, меня попросили заполнить анкету, где я описала бы себя, свою внешность, какие-то особые приметы. Ну, если со мной что-то случится — чтобы смогли опознать тело»◻️
Так начинается театральная пьеса Ворожбит. Этот текст пропитан телесностью. Он — о телах убитых; о телах пленных; о телах оставленных и забытых; о телах прошлого, где нет будущего; о телах молодых и пожилых; о телах, которые мерзнут; о телах, которые ждут. Ведь когда ты в войне, все, что у тебя остается — это твое тело. Тело — документ войны. И Ворожбит отчаянно документирует эти тела.
Разные, разъединенные, казалось бы, несвязанные между собой истории тех, кто на войне: про авторку, которая едет на Донбасс писать о боевых действиях в Донецком аэропорту; про девочку-подростка, которая влюблена в «укра» и ждет его каждый вечер на лавочке, а потом нехотя спускается с бабушкой в бомбоубежище; про женщину, которая везет труп своего мужа с войны в минус 12 вместе с молодым солдатиком; про школьного учителя, который чуть не нарвался на неприятности на блокпосту; про молодую журналистку, которую удерживает в подвале сепар-садист. Все они о тех, кто существует в войне. «Дорога [тут] такая и до войны была, веришь? […] Реально, пломбы из зубов и тогда выскакивали. А сейчас говорят: война, война. При чем тут война?», — замечает одна из героинь, у которой ни имени, ни возраста. Героини и герои почти всегда остаются безымянны. У них есть только тела с особыми приметами, чтобы в случае смерти их личность смогли идентифицировать. «Плохие дороги» Натальи Ворожбит показывает, что война меняет человека, превращает его в плоть.
Текст Ворожбит — личный, интимный. Он — про трагедии отдельно взятых людей одной страны, которая для одних уже стала «Мордором», а для других осталась домом: «Я лично воюю за то, чтобы моя дочка не проснулась однажды среди войны, как ваши дети. И чтобы по подвалам не пряталась, блядь. Хотя я уже здесь не воюю, я служу стеной между домом и Мордором»◻️, — говорит командир пограничного блокпоста директору школы. Долго удерживать стену не получилось. Война на Донбассе — неофициально-официальная война России против Украины — шла уже 8 лет. Однако 24 февраля 2022 стала полномасштабной. Как внутренний тромб: внезапно оторвалась и поразила тело всей страны.
Рекомендует Данхаяа, писательница, активистка
Лейма Гбови — либерийская защитница прав женщин, активистка движения за мир и профессиональная социальная работница. В 2011 году она вместе с двумя другими активистками из Африки получила Нобелевскую премию мира за «ненасильственную борьбу за безопасность женщин и за права женщин на полноправное участие в построении мира».
«Mighty be our powers» (не переведены на русский язык) — это мемуары Гбови, описывающие её жизнь с начала Первой Гражданской войны в Либерии в 1989 году. Ей тогда было 17 лет. Она выросла в большой семье среднего достатка, только закончила школу и планировала поступать в один из лучших университетов страны на врача-педиатра.
Однако война перевернула жизнь всей страны. Воюющие группировки устраивали погромы и разрушали мирные города, повсюду звучали непрекращающиеся бомбардировки и перестрелки, тысячи невинных взрослых и детей были убиты, множество женщин и девочек — изнасилованы. Гбови и её семья бежали в соседнюю Гану.
«When you move so quickly from innocence to a world of fear, pain and loss, it’s as if the flesh of your heart and mind gets cut away, piece by piece, like slices taken off a ham. Finally, there is nothing left but bone»
Мемуары Гбови охватывают две гражданские войны и недолгий промежуток мира между ними, которые в совокупности длились около 14 лет. За это время в стране погибли от 350 до 500 тысяч человек.
Сама же Гбови дважды оказывалась беженкой в Гане (в лагере для беженцев в Будубураме в 1989—1990 годы и в Аккре в 1996—1998 годы). Она состояла в абьюзивных отношениях и несколько лет была жертвой регулярного домашнего насилия. В 26 лет, будучи в глубокой депрессии, с тремя маленькими детьми и беременная четвёртым ребёнком, она смогла выйти из этих отношений и вернуться в Монровию, столицу Либерии.
Впоследствии она обучалась социальной работе и помогала людям по всей стране справиться с травматичными последствиями войны. Именно опыт многолетней социальной работы, в частности, с бывшими детьми-солдатами, привел её к дальнейшей борьбе за прекращение войны и построение мира в Либерии.
«People who have lived through a terrible conflict may be hungry and desperate, but they’re not stupid. They often have very good ideas about how peace can evolve, and they need to be asked»
Гбови, совместно с соратницами-активистками, удалось создать массовое движение либерийских женщин за мир — Women in Peacebuilding Network (WIPNET). В знак солидарности во время акций женщины носили белые футболки и вплетали в волосы белые ленты.
Они организовывали многодневные сидячие протесты, ненасильственные демонстрации и марши, а также долгосрочную секс-забастовку◻️, когда женщины отказывали своим мужчинам в половом контакте до наступления мирных переговоров между воюющими сторонами. Именно деятельность их движения смогла положить конец 14-летнему периоду войн и даже привести к избранию первой женщины-президентки в истории Африки.
«Village women who wanted to participate in political life faced a key challenge: the men around them tended to suffer from terrible amnesia about what they did during the war»
Несмотря на потрясающий финал, книга пропитана описаниями ужасов войны и практически нескончаемой болью, которую испытывает Гбови по отношению к себе, своей семье и детям, всем остальным жителям и жительницам своей страны.
Думаю, мне было бы гораздо тяжелее прочитать эту книгу до событий, начавшихся в феврале 2022 года. Однако за прошедшие пять месяцев случились Буча, Ирпень, Краматорск и множество других преступлений против человечества. Поэтому теперь мне кажется, что моя психика несколько закалилась в своём навыке осознавать страшнейшее горе.
«Mighty be our powers» — это сильный антивоенный феминистский труд, который дарит надежду и силы продолжать делать то, что должно. И не останавливаться.
«…because of women like us, I believe that in the end, tyranny will never succeed, and goodness will always vanquish evil. Although I may not see it in my lifetime, peace will overcome. I believe, I know, that if you have unshakable faith in yourself, in your sisters and in the possibility of change, you can do almost anything…
Don’t stop, echoes the older Liberian lady’s voice. Don’t ever stop.
My answer to her: I never will"
Рекомендует Аня, писательница и журналистка
Полина Жеребцова — писательница и художница, родившаяся в Грозном и выросшая во времена Чеченской войны. В 1994 году, когда в Чечню вошли российские войска, Полине было девять лет. С этого периода она ведет дневники, которые позже выпустит отдельной книгой.
«Муравей в стеклянной банке» — это фрагментарная проза, кратко описывающая повседневный быт Поли. Девочка живет с мамой, которая торгует газетами на рынке, чтобы заработать на еду, ходит в школу, сочиняет стихи, не хочет быть красной шапочкой на новогодней елке, потому что остальные девочки носят костюмы снежинок. Постепенно в этот несколько наивный текст проникают недетские наблюдения: «стреляют из автоматов на улице», «мы не можем выйти — стрельба», «дедушка Анатолий уже неделю лежит мертвый».
«Мы ходим с мамой и торгуем. Иначе нечего кушать. Вчера самолет летал низко над рынком, и все пригибались. Он издавал жуткий вой. Мы торговали дедушкиными удочками и блеснами. У него их много. Никто не верит, что русские станут бомбить. Они ведь люди»
Парадоксальность этого текста — столкновение детского мира и тяжелых условий войны. Поля все также, как и до войны, мечтает о куклах, хороших сапожках, мечтает писать и стать журналисткой, любит читать и уроки литературы, только теперь на эту детскую повседневность накладывается военная реальность. Когда начинается война, соседи уезжают из Грозного, бросая квартиры, люди погибают в перестрелках. Поля, как и другие горожане, пробирается в оставленные дома, чтобы найти еду, игрушки и одежду. Походы за водой и едой оборачиваются настоящим хоррором: Полина видит труп военного, который не доели собаки. В этом несоответствии быта и войны, нормализации убийств, стрельбы и состоит разлом текста — порою кажется, что ты уже привыкла к описаниям взрывов и ужинов из талого снега, а потом происходит что-то еще, и ты вспоминаешь: ни один ребенок не должен повторить опыт Полины.
«Почему Ельцин и Дудаев не договорятся? Ельцин — это дядька один, а Дудаев — это наш президент. Ельцин живет в Москве и хочет тут воевать. А Дудаев тут живет. Дудаев красивый!»
Для меня очень важен прием, который использует Жеребцова при написании текста. Она — документалистка, и ее книга встраивается в ряд документальной прозы, написанной женщинами о травматичных событиях: «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург о лагерном опыте, тексты Светланы Алексиевич о Второй мировой и Афганской войне. Черты документальности есть и у Полины Барсковой в книгах о Блокаде Ленинграда. Я думаю, что фиксация реальности, ее документирование, близки автофикшну — современному жанру литературы, в котором работают преимущественно женщины. К тому же, «Документирование» — это название нашего первого опен-колла в «Интервале». В этом смысле текст Жеребцовой идеально вобрал в себя все смыслы, которые мы закладывали, создавая наш проект.
«Мы не нашли еды, но мама успела рассказать мне о семье Николая II. Особенно запомнилось, как царских детей вели на расстрел и они спускались по ступенькам в подвал. Я шла и думала, что детей в подвалах убивают. Традиция такая, наверное»
Для чтения «Муравья в стеклянной банке» важна оптика. Книга написана глазами девочки — взрослеющей, становящейся женщиной в патриархальном мире, где идет война. Мне близок взгляд Полины на мир: она остается собой — интересующейся, любящий читать, умеющей сочувствовать, иногда непослушной и неуклюжей. Мы знаем, что травматичные события меняют людей, особенно, если они произошли в детстве. Но особенно мне кажется важным это умение — сохранить себя, любовь и непосредственность, несмотря на пережитый опыт насилия.
Рекомендует Эльмира, писательница и исследовательница
Я изучала израильско-палестинский конфликт на магистерской программе по разрешению конфликтов в Израиле, именно поэтому текст палестинской писательницы Адании Шибли был очень важен для меня еще до войны в Украине. Обе стороны израильско-палестинского конфликта кардинально по-разному выстраивают свои нарративы о войне. Мне, как писательнице, было необходимо увидеть, каким языком можно говорить об исторических событиях и продолжающейся несправедливости, чтобы тебя услышали, чтобы увидели в тебе не только «жертву», но и почувствовали твою агентность как создательницы. Адания Шибли справляется с этим, скрупулезно документируя через череду деталей сложность жизни в оккупации и вплетая в этот опыт необъяснимое ощущение магического реализма.
«Незначительная деталь» — небольшой роман, состоящий из двух частей. Первая написана от третьего лица и повествует о буднях израильского военного командира и его отряда в пустыне Негев в 1949 году. Ничем не примечательная рутинная операция по «зачистке от арабов» заканчивается групповым изнасилованием и убийством бедуинской девушки. Вторая часть — это практически прямая речь молодой палестинки в наше время, которая узнает об этой истории в газете. Удивившись совпадению даты убийства с датой ее рождения с разницей в четверть века, героиня решает выяснить подробности и отправляется в опасное путешествие из города Рамалла в Негев.
В тексте меня удивляют несколько подходов, которые использует Шибли. Часть с военными буднями написана подчеркнуто отстраненным нейтральным языком, описывающим насилие. Так авторка добивается ощущения, которое подтверждают рассказы бывших израильских военных, — насилие на оккупированных территориях превращается в рутину. Из текста мы практически не узнаем ничего о чувствах и мыслях главного персонажа, можем только следить за его действиями. Лишь вскользь Шибли добавляет в серию повторяющихся действий казалось бы несерьезную рану от укуса насекомого, которая, как бомба замедленного действия, подтачивает здоровье командира и отравляет его существование своим разложением и вонью.
Вторая часть — полная противоположность первой. Написанная словно поток сознания главной героини, она заставляет читателя отправится в исследовательскую поездку, полную сомнений, страха смерти и невозможности повернуть назад. Героиня с тем же рутинным взглядом описывает ежедневное насилие и контроль, но объясняет это тем, что у нее нет выбора:
«…взрыв сотряс все помещение, поднялись плотные облака пыли, которая осела и на мои бумаги, и даже на мою руку и ручку. Мне пришлось прекратить работу: совершенно не переношу пыль, тем более такую крупную — от ее скрипа, когда бумаги соприкасаются или ты ведешь по ним ручкой, по коже идут мурашки. Наконец, убрав всю пыль со своего стола, я смогла вернуться к бумагам»
Перечисляя эпизоды досмотров, передвижение по оцепленным территориям родного города из-за очередной операции, героиня пытается описать свои чувства постоянного страха и ограниченности. Несмотря на это, она находит способ преодоления этого страха через попытку «докопаться до правды» и возможность узнать, что же на самом деле испытывала та девушка, заранее понимая, что ее задумка закончится плохо: «Словом, мое чувство ответственности по отношению к девушке совершенно бесполезно: она — ничто и останется ничем, ее голос никто не услышит. В наше время допустим лишь определенный объем жалости; наша жизнь и так слишком трудна, зачем же искать проблем еще в прошлом?».
Разность нарративов и «реальностей», в которых живут участники конфликта, Адания Шибли передает через палестинские и израильские карты, которыми пользуется героиня. Мы постоянно читаем две истории: официальную и историю одинокой исследовательницы, которая внезапно попадает на заброшенные территории, которых нет на карте. Этот эффект отлично подходит к современной действительности, когда мы живем в нескольких реальностях — информационных потоках. Наш опен-колл «Документирование» важен для фиксации этих реальностей, чтобы избежать «потерянных» опытов, как тот, на поиски которого отправляется героиня Шибли.
Рекомендует Татьяна, писательница, ридерка
«У войны не женское лицо» — книга, о которой я знала давно, но откладывала ее прочтение. Каждый раз мне было не до неё, казалось, что о ВОВ говорится так много, что я не смогу вместить в себя ещё один текст на военную тематику. Наконец, я взялась за неё зимой 2021 года — это не было связано с приближающейся войной в Украине, но события наложились друг на друга. Большую часть труда Алексиевич я прочла до 24 февраля 2022 года. Книга шла тяжело, приходилось ее откладывать, чтобы сбросить с себя впечатления ужаса и продолжать читать дальше. В какой-то момент я поняла, что не смогу ее закончить. Концентрация нечеловеческого и жестокого была для меня слишком большой.
Война России против Украины породила огромное количество военных текстов. Каждый мой день начинался с быстрого просмотра новостей, вечер и ночь проходили за чтением лонгридов. Шли месяцы, за которые я увидела множество фотографий разрушений и смерти. Моя психика, насколько это возможно, адаптировалась к знанию о том, что в Украине идёт война.
Мысль о войне в Украине стала физически ближе, чем все, когда-либо услышанное, прочитанное и увиденное о ВОВ. Та война была в прошлом, а эта идет прямо сейчас.
Тогда я решила попробовать дочитать «У войны не женское лицо». Книга, которую невозможно было закончить до войны, теперь читалась намного легче. Мне было страшно, меня кривило при описании сцен жестокости и смерти, но я не отложила книгу ни разу.
Многоголосие женских фронтовых историй в книге Алексиевич сродни хору. Текст, созданный из множества отрывков разговоров, записанных на магнитофон, звучит громче и страшнее одной личной истории. Я представляю всех этих женщин, авторок высказываний, и думаю о том, как их много и как огромна их коллективная боль.
«А как рассказать? С каким лицом? Ну, ты ответь мне с каким лицом это надо вспоминать? Другие как-то могут… Способны… А я нет. Плачу. А это надо, надо, чтобы осталось. Надо передать. Где-то в мире должен сохраниться наш крик. Наш вопль…»
Положение фронтовичек в ВОВ было непростым. Сначала приходилось упрашивать отправить тебя воевать, а уже на войне нужно было снова доказывать свою пригодность, учиться жить в мужском мире и быть наравне с мужчинами. С одной стороны, от женщин требовалось стать бесполым солдатом и избавиться от всего женского, что могло помешать выполнять свой долг. С другой — женщины подвергались домогательствам и сексуализированному насилию.
Как раз о сексуализированном насилии со стороны однополчан в книге сказано мало, иногда лишь намеками. Кажется, что свидетельницам войны не хочется об этом вспоминать, вероятно, они испытывают стыд. Одна из фронтовичек рассказывала, что ночью из землянки нельзя было выйти, да и в землянке приходилось отбиваться от мужских рук.
Можно предположить, что кто-то вступал в сексуальные отношения по собственной воле, но в книге описываются и случаи вынужденного сожительства с офицерами для защиты от посягательств солдат. Таких женщин в народе называли ППЖ — походно-полевыми женами, что стало постыдным клеймом. Роль мужчин в победе не ставилась под сомнение. А вот с женщинами победой не поделились. Наверное, многих вернувшихся домой женщин встречали как героинь, но многие также испытали на себе мизогинию:
«Как нас встретила Родина? Без рыданий не могу… Сорок лет прошло, а до сих пор щеки горят. Мужчины молчали, а женщины… Они кричали нам: „Знаем, чем вы там занимались! Завлекали молодыми п… наших мужиков. Фронтовые б… Сучки военные…“. Оскорбляли по-всякому… Словарь русский богатый…»
Судя по отзывам о книге, может показаться, что Алексиевич удалось достичь поставленной цели: «Написать бы такую книгу о войне, чтобы от войны тошнило и сама мысль о ней была бы противна. Безумна. Самих генералов бы тошнило…» Но, возвращаясь в сегодняшний день, я вижу, что от войны тошнит далеко не всех, а лихорадка собственного величия с невыученными уроками прошлого позволяет заново проливать кровь.
«Коли я вперше їхала на Донбас, мене попросили заповнити анкету, де я описала би себе, свою зовнішність, якісь особливі прикмети. Ну, якщо зі мною щось трапиться — щоб могли упізнати тіло»
«Я особисто воюю за те, щоб моя дочка не прокинулась одного разу серед війни, як ваші діти. І щоб по подвалам не ховалась, блядь. Хоч я вже не воюю тут, я стінкою служу між домом і Мордором»
Впервые описанные в комедии Аристофана «Лисистрата».