24 февраля я продолжала учиться в военмехе◻️. Не нужно думать, что оттуда выходят исключительно военные: на самом деле это скорее гражданские инженеры, у которых есть военная специализация, но может не быть звания. Если бы я закончила вуз, у меня могла быть степень допуска, которая позволяет знакомиться с засекреченными сведениями российского государства.

Третья степень — самая легкая. Получить ее можно в вузе на двух главных факультетах: вооружения и космоса. У некоторых кафедр на этих факультетах есть степень недопуска: это значит, что они работают с материалами, которые на данный момент не считаются до конца рассекреченными; используют аудитории, куда можно войти только по коду доступа или пропуску. У студентов даже стоят печати на пропуске в вуз: «такая-то степень недопуска», чтобы чужие не «шастали» куда не нужно! Даже есть специальные аудитории с решетками на окнах и матовыми стеклами, при входе в которые стоят ячейки, куда ты должен положить телефон и все записывающие устройства. Я не понимаю, что они там скрывают, ведь ничего сверхсекретного там нет, просто дохрена боеголовок. Мне кажется, руководство вуза так делает, чтобы просто добавить себе серьезности. По сути, степень недопуска значит лишь, что студенты должны уведомлять ректорат, когда покидают страну. Парни, как правило, идут в военмех не с мыслями: «Оружие! Я хочу убивать», а потому что их родители заставили, либо ради возможности «откосить». Девочки идут «по приколу», личным причинам или, опять же, по желанию родителей.

В моей семье все думали, что я буду историком, а я захотела заняться чем-нибудь неожиданным: «Ха! Вы думали, что я буду экономистом и историком, а я пойду в военмех». В подростковый период я решила: люди принимают наркотики, а я стану инженером. В школе я плохо дружила с «матаном» и физикой, но за год наверстала и поступила. Сначала все было заебись. Первый курс был жутко интересным: это общеобразовательные предметы, которые ведут классные преподаватели, веселые и с юмором. У нас в группе было только два человека, которые действительно хотели стать военными инженерами. Они любили математику, физику и слушали препода с голубыми круглыми глазками. Остальные обычно — мальчики, которые не хотят в армию, а мамочка сказала им: «Пойди в военмех». Они сидят — маленькие, бедные, зашуганные. Мы же с моим приятелем-одногруппником больше всего любили пары по устройству боеприпаса, сидели на них с горящими глазами и кричали: «Взрыватели, погнали!».

Потом была узкая специализация — нудня. Большинство преподов — мужланы. Вот вы изучаете устройство боеприпасов, теорию энергетических материалов, технологию конструкционных материалов — звучит очень круто, но нужно понимать, что таких предметов нет в педагогическом вузе, а значит, их преподают военные инженеры. Люди, которые не умеют преподавать. Они умеют работать, а объяснять их не учили, поэтому они дают тебе методичку и говорят: «Учи, блять». А ты отвечаешь: «Хорошо» — выучил, возненавидел, сдал и пошел дальше.

После начала войны я вспомнила сказку, которая очень показательна для всех военных вузов, — «Три толстяка». Там был герой-ученый Гаспар Арнери. Ради того, чтобы три толстяка не мешали ему работать, он разрабатывал для них все, что они хотели. Гаспару было пофиг на то, что эти три уебка устраивают жесткий террор на своей территории. Он убеждал себя, что творит науку, а она никак не связана с неприятной реальностью. В военных вузах то же самое: ты откладываешь подальше телефон с новостями про Украину, чтобы изучать определения: «попадание в живую цель», «движение живой цели», «терминальная баллистика»◻️. Но мы-то все знаем: когда говорят «терминальная баллистика» — в лучшем случае имеют в виду «бетонную стену», но, как правило, это человек. Слово «убить» в вузах никогда не используют, лишь «попадание в живую цель».

Когда у тебя в телефоне нет кадров реальной войны, ты не вспоминаешь про то, что снаряды в твоих тетрадях сейчас убивают людей. Честно говоря, ты об этом абсолютно не думаешь, потому что учишься на инженера — вроде математику учишь и делаешь расчеты, а цифры никого не убивают. У тебя в методичке прямо не написано «убить человека», в конце задания написано только: «Рассчитайте глубину воронки». И ты сидишь и считаешь глубину воронки.

Я писала курсовую про один из боеприпасов — это был осколочно-фугасный снаряд среднего калибра для самоходной пушки (название не уточняю, поскольку этот боеприпас всё ещё используется). В этой работе мне надо было рассчитать внутреннюю и внешнюю баллистику боеприпаса, вероятности попаданий в цель, площади осколочного поражения в тех или иных условиях, а также оценить эффективность использования снаряда для поражения живой силы, лёгких сооружений или военных объектов. Когда ты делаешь расчёт, обсуждаешь какие-то проблемы с преподавателем, защищаешь работу — всё это время главный акцент ставится на сам расчёт, на ту самую математику, и никто никогда не обсуждает, для чего это делается. Ты занимаешься любимым предметом и не думаешь о его назначении, хотя в голову закрадывается мысль о том, что это всё ради убийства.

Пропаганды в вузе никогда особо не было, как и разговоров о политике — зато было молчание. Более того, о том, что Путин молодец, а украинцы плохие никто тоже никогда не говорил. Только один раз за два года обучения был случай, когда мой преподаватель по математике во время пары поправил студента. Один парень сказал что-то про политику, и преподаватель очень аккуратно ответил: «Я понимаю, что у вас другое время, вы выросли в новой реальности, но поймите: у меня дети и семья, я считаю, что Владимир Владимирович много сделал для меня в 90-е». Был еще препод, двинутый на конспирологических теориях. На парах он очень любил пересказывать Валентина Саввича Пиккуля◻️. Пояснения из Пиккуля вставлялись даже в официальные методички, которые сам преподаватель и писал. Мы даже как-то шутили: «Готовьтесь, на следующей лекции мы узнаем, что земля плоская и вся наша баллистика — полная херня».

В начале войны я несколько дней ходила по митингам, через два дня очнулась и пришла в вуз. Первый парой у меня стоял предмет «устройство боеприпасов» — понимаете контекст? Честно говоря, я ждала, что преподаватели как-то прокомментируют происходящее. Но они ученые, их это не волнует. Я помню, как сидела на лекции и ощущала, что не одна жду — ждут все студенты. Даже те, с кем у меня противоположные взгляды, и те, кто поддержал войну.

Задержание на митинге 1 марта полностью выбило меня из колеи. Я митинговала, не приходила в вуз и вообще не понимала, что делать дальше. После того, как меня повязали у Гостиного двора, мне позвонил мой друг и сказал: «Рит, к нам в вуз ФСБ приходило». Мой вуз действительно находится под покровительством ФСБ, поэтому некоторые ребята продолжают карьеру именно там и все про эту структуру отлично знают.

В общем, приходили ФСБшники и искали некоторых студентов, но не меня. В полиции раз 15 спрашивали, где мы учимся. А мы смеялись, что, с точки зрения полицейских, мы безработные, без семьи, без образования, у нас чистый лист, а не жизнь — никаких привязок. После этой ситуации я пришла в деканат забирать документы. Не знаю, насколько это было правильно с моей стороны, потому что, возможно, меня бы не разрешили отчислить. Но я была уже на взводе и понимала, что смысла заканчивать вуз нет. В деканате глава кафедры посмотрел на меня с лицом в стиле «Че?», потому что для них это было супер неожиданно: девочка заебись училась, все хорошо, и тут забирает документы. Меня спросили, что случилось, я ответила что-то вроде: «Вы и сами знаете». По его реакции я поняла, что если бы не война, то он отговаривал бы меня намного дольше. Он отреагировал с пониманием. Мне показалось, что он поддержал это решение.

Уехала из Питера в Тбилиси я после задержания. Сейчас будут пафосные фразы про свободу, но мне сложно быть в городе, где ты понимаешь, что тебя могут арестовать за зеленую ленточку. На меня это очень сильно повлияло и придавило в какой-то момент. Я люблю свои предметы — математику и физику, планирую дальше посвятить этому свою жизнь. Мне повезло, что я выбрала сферу деятельности по любви. Никакого смысла доучиваться еще два с лишним года не было. После окончания я бы была с русским дипломом о военном образовании. Если ты планируешь уехать из России, как ты вообще объяснишь этот диплом, который получал во время войны? Скажешь: «Вообще-то я просто делала расчеты и зеленую ленточку носила». Поэтому я решила: «Да пошло оно все к черту».

Я учился на технике связи воздушно-десантных войск и все это время был на казарменном обучении. В других военных вузах бывает, что после какого-то курса у тебя появляется возможность жить в квартире, но в десантном у нас все по три-пять лет живут в казарме. Даже женатые там живут. Вообще, много кто женился во время учебы и во время войны. Иногда приходят уже женатыми, люди же не всегда прямо после школы поступают — бывают и контрактники, и кто реально боевые операции прошел. С большинством из сослуживцев я подружился: товарищи очень хорошие, друзья навеки, я уверен, они в любой момент помогут. В ВДВ складывается своя команда, раскинутая по многим взводам.

Самая охеренная вещь во время обучения — это прыжки с парашютом. Да и оставшаяся боевая подготовка: это ведь мечта каждого ребенка в душе — стать десантником.

Учат, как должно быть, чтобы у тебя мозг правильно работал, и он так и работает. Новости из Украины из телефонов узнавали, хоть и нельзя. Телек тоже смотрели часто — в распорядке дня роты есть пункт «просмотр выпуска новостей».

С началом «спецоперации» у нас в училище особо ничего не изменилось, только всех офицеров ночью собрали и отправили на фронт. Курсантом тебя никуда не отправят, только если будет всеобщая мобилизация, как в Великую Отечественную. Как только закончил учебу, можно ехать на «спецоперацию» — многие даже хотят этого.

Я выпустился через два месяца после начала «спецоперации». Сразу после выпуска уже половина моей роты на Украине сидит. У меня уже есть товарищи, кто умер. Но страха нет: отправят — значит отправят. Чего мне бояться-то? Если отправят, то надо делать свое дело, учился же не зря. Ну и все остальные парни, кто отправляется туда, несут службу. У них свои задачи, они выполняют их.

Иногда мои товарищи возьмут, да видео отправят из Украины. Поначалу все боятся, потом привыкают. По первым разам пацаны ночами не спали: ты ведь учился, но реальной войны никогда не видел. Очень страшно, когда на тебя каждый день ночами и днями грады скидывают. Потом товарищи смирились, куда же деваться оттуда. Не спать ночами — это одно, но представь мужика, у которого и семья, и дети, а он на полном серьезе на жопу присел от страха. Радостные эмоции, конечно, тоже есть: когда затишье, связь есть или продовольствие привезут. Все время в грусти быть — войну не выиграете.

Все, чему тебя обучили, идет на фронте в дело. Со слов товарищей, именно специальные знания пригодились: кто связисты — как с техникой работать. Спецподразделениям вся тактика пригодилась. Но на «спецоперации» ты, один фиг, не станешь делать все по учебнику. Будешь действовать по ситуации. Ты знаешь, как должно быть, но делаешь по-своему.

Мой одноклассник со школы тоже на спецоперацию поехал: написал мне недавно, что сейчас валяется в госпитале. Они выполняли боевое задание в Украине, их накрыло снарядами, и ему градом пробило плечо. Он фотки скидывал — плеча нет, части восстановили по крупицам. Но жив остался. То же с товарищем по училищу: недели две назад по видеосвязи созванивались, а буквально недавно его накрыло. Слава богу, живой остался! Тяжелораненый — череп задело, полруки разорвало. Страшные ситуации происходят, когда накидывает градом, потому что эта спецоперация больше артиллерийская — вот им весело. Десантникам не очень. Обе стороны друг друга закидывают, и это очень страшно. Ну а из хорошего что? Были случаи, когда мои товарищи не то чтобы мародерили, а просто шли по освобожденным деревням. Люди встречали, попить давали. Друг рассказывал: