В тот день — 24 февраля — я хотел с утра начать интенсивную подготовку к контрольной, планировал писать тестовые задания для приема на работу, но, проснувшись в 9:00, я даже не подумал об учебе, а сразу начал закупать необходимые продукты, думать о том, куда бежать в случае воздушной тревоги.

В университете формат обучения стал более лояльным к ситуации, в которой мы все оказались. Занятия возобновились только в асинхронном формате — отменили обязательное посещение лекций и семинаров, были смещены все дедлайны. Некоторые виды работы, которые требовали технического оборудования и специальных программ, приостановились из-за того, что студенты и студентки находились в опасной ситуации или были без ноутбуков. Тем не менее, у нас большинство студенто_к продолжают учиться, насколько это возможно. Тем, кто пошел в территориальную оборону или в армию, дают возможность не отвлекаться на учебу. Всё, что касается, например, академического отпуска и пересдач решают уже по мере возможности студентов, а не в угоду бюрократии. Находят индивидуальный подход к каждому из нас.

Подавляющее большинство моих одногруппников и одногруппниц занимаются волонтерством. Из-за возраста студентов большинство из них, конечно, продолжают учиться, но некоторые мои знакомые, закончившие обучение в университете, пошли защищать страну.

Мне «повезло», потому что я переживал похожее в 2014-м году◻️: когда у тебя за окном взрывы, комендантский час, кругом закрываются магазины и места, куда ты обычно ходил; когда все дорожает. Поэтому сейчас мной все это легче переносится. Я привык, что нужно теперь будет думать постоянно о том, как можно помочь приблизить победу, добиться того, чтобы больше людей были за прекращение этой войны и что-то делали для этого.

Во время занятий мы обычно не обсуждаем войну. После лекции мы можем спросить друг друга, всё ли хорошо и в безопасности ли все. Но на этом всё. Война оказывает влияние не на содержание, а на продолжительность и частоту занятий: во время бомбежки приходится переносить лекцию и уходить в убежище.

Засыпая ночью 23 февраля, я корила себя за то, что не подготовилась достаточным образом к будущей паре, и мечтала, чтобы её перенесли. Проснувшись в шесть утра от суматохи в комнате родителей, я вскоре поняла, что знания о неовеберианстве◻️ мне сегодня не пригодятся... И завтра тоже.

Все занятия отменили в тот же день, и вся академия сразу перестроилась на «военные рельсы»: социальные сети, освещающие студенческую жизнь, превратились в военную корреспонденцию, а полукоммерческие организации стали волонтерскими. Например, ты можешь купить сеанс в фотостудии, который будет проведен после войны, но деньги за него отправят на благотворительность.

Когда месяц спустя возобновились занятия, я была бесконечно счастлива возвращению пар и была готова сидеть и на трехчасовых лекциях: самые первые дни возвращения учебы я ещё была в Украине и занятия были моей отдушиной, окном в обычную жизнь. С самого начала войны я была уверена, что ни за что не покину Украину, но спустя какое-то время я поняла собственную ограниченность в ресурсах и решила, что поступлюсь принципами ради собственного будущего и более продуктивной помощи — поэтому я уехала учиться во Францию.

Это повлекло за собой десятки последствий. Из позитивного: с переездом я смогла больше волонтерить, покупать какие-то продукты и отправлять их домой, перестала чувствовать убивающую вину за бездействие, которое съедало меня в первый месяц, пока я была в Украине и не было учебы. Cо временем всё сильно меняется и в привычках. Если с началом войны я начинала и заканчивала свой день с новостных сводок, то теперь проверяю их лишь раз в три-четыре дня.

24 числа буквально в пять часов утра я услышал взрывы и начал мониторить интернет, и, когда я прочитал, что Россия вторглась в Украину, мое тело вздрогнуло: я не понимал, что чувствую: то ли страх, то ли панику.

Многие мои одногруппники и одногруппницы пошли воевать, мой лучший друг подписал контракт. У меня очень много друзей пошли воевать за Украину, потому что они решительно настроены защищать нашу родину. Из преподавателей тоже есть несколько человек, ушедших на войну. Некоторые из оставшихся преподавателей сейчас работают в городской администрации переводчиками — помогают коммуницировать с иностранными издательствами, журналистами. Последние недели три я занимался сбором необходимых вещей для своих друзей на фронт и вот на днях отправил посылку. И из-за того что я искал какие-то необходимые вещи, бегал по городу, я пропускал пары и не знаю, что вообще у меня будет с учебой из-за этого.

Во время воздушной тревоги пары прекращаются: мы прячемся по бункерам, потому что никто никогда не знает, где и что ударит или взорвется. Воздушные тревоги приносят ужасный дискомфорт в учебу, работу или даже личную жизнь.

Когда просто подключаешься на пару и видишь всех одногруппников, преподавателей, всё это кажется каким-то таким обыкновенным, что ли. Когда был ковид, мы спокойно восприняли дистанционное обучение, и сейчас есть нотки ностальгии по времени, когда всё было относительно хорошо. Одновременно с этим ты чувствуешь, что внутри тебя что-то не так: что-то гложет, грызет, постоянно ощущается животный страх, истерика, паника — я не подберу слов, чтобы всё это выразить. Ты понимаешь, что где-то есть подвох, и осознаешь, в чем он, когда включается воздушная тревога и при звуках сирены внутри тебя переворачивается всё. В первые несколько секунд ты не понимаешь, что делать: прятаться, ждать, выходить на улицу, оставаться в коридоре. В этот момент просто находишься в глубочайшей фрустрации.

Но, как говорится, всё приходит с опытом: когда одна из выпущенных ракет истребителя упала возле моего дома, я понял, что просто сидеть и ждать — вообще не выход, необходимо сию же минуту спускаться и прятаться. Теперь буквально по звуку сирены я и мои родные берём экстренные вещи, которые стоят в углу коридора, и спускаемся в бомбоубежище. Так приходится жить.