Я закончила физико-математический класс лицея «Вторая школа». В физмате у нас было двенадцать мальчиков и две девочки. Я была младше своих одноклассников, и для меня мужской коллектив был во многом плюсом — с приходом в седьмой класс я еще на полном серьезе играла в игрушки и читала приключенческие книжки вроде «Одиссеи капитана Блада». Мне было очень комфортно с этими мальчиками, поскольку они разделяли мои интересы. Что-то в этом было веселое, что-то напрягающее: будучи почти единственной девушкой в физмат-классе, ты не прокачиваешь навык общения с девушками, потому что твой круг общения — это одни мальчики. И я помню эти проблемы, что надо на свой день рождения позвать девочек, чтобы было поинтереснее, но где же их взять? Учителя у меня не все были мужчины, во многом мой интерес к математике — заслуга моей учительницы, Елены Борисовны Гладковой. Впрочем, личных вопросов мы с ней не обсуждали, она очень четко соблюдала границы и всегда держала большую дистанцию.

На мехмате гендерный баланс изменился: в группе была где-то уже четверть девушек, а на третьем курсе после перемешивания кафедр в моей группе девушки составляли почти половину. В то же время на мехмате мало преподавательниц и много преподавателей.

Многие женщины-математики убеждены, что в нашем сообществе очень сильны стереотипы. Я не разделяю этого мнения, но мой жизненный опыт был другим — может быть мне повезло. Отрицать наличие стереотипов я не буду, но мне никогда не приходилось сталкиваться со сложностями как Софье Ковалевской, которую не хотели брать в университет, и травмирующих комментариев в мой адрес никогда не было. Сейчас, находясь в должности декана, я слушаю шутки про то, как меня правильно называть, но глобально я не думаю, что это как-то влияет.

Научный руководитель — это человек, который сильно на тебя влияет. Некоторым одногруппницам было важно выбрать научного руководителя-женщину, найти для себя ролевую модель. У меня не было такой потребности, и мой научный руководитель был мужчина. Он сильно повлиял на формирование моих вкусов в математике — и по-прежнему, когда я разбираю научные работы, я думаю, «а что бы он сказал об этом». Уже в аспирантуре появились другие люди, которые на меня повлияли; я познакомилась с большим числом математиков, в том числе зарубежных. Но я на сто процентов понимаю, что в аспирантуру я поступила под влиянием научного руководителя, и многие вещи делала, чтобы заслужить его одобрение. С великими математиками старшего поколения у студентов часто складываются почти семейные отношения, руководитель может играть роль главного авторитета в жизни. Однако у меня очень сильные семейные связи, и эти места уже были заняты, — моральным авторитетом у меня был дедушка.

Мои родители, не будучи учеными, во многих вопросах помочь мне никак не могут — например, что такое постдок [Postdoctoral position — краткосрочная академическая позиция, на которую обычно претендуют выпускники аспирантуры. — DOXA], они узнали от меня. Родители учились в техническом вузе, мама — на специальности «Прикладная математика», и она никогда не работала после окончания второго образования. Они оба всегда меня поддерживали в моем желании быть математиком. Моя мама вынуждена очень активно помогать, хозяйство лежит в основном на ней и она активно заботится о моем ребенке. Получается, что у нас в семье карьера одной женщины движется за счет того, что другая полностью отказалась от своей.

Я не уходила в декрет — мой сын родился в конце мая, когда учебный год заканчивался, поэтому мои коллеги меня освободили от преподавания в последнем семестре и в первом модуле следующего года. Я плавно увеличивала нагрузку и стала преподавать много, когда сыну уже было года три.

С написанием статей дело обстоит сложнее, мы обсуждали это с коллегами-женщинами. В Вышке существует оценка публикационной активности, и она очень лояльна к беременным и только что родившим женщинам. Однако, поскольку процесс написания статьи довольно длинный и занимает года полтора вместе с рецензированием, получилось так, что к моменту рождения ребенка у меня была довольно высокая публикационная активность за счет статей, написанных до беременности. Зато в первые годы жизни ребенка, наоборот, работаешь мало, и писать новые статьи сложно, так что получается дырка в публикационной активности в тот момент, когда уже никаких скидок со стороны Вышки не действует. Получается, что наша система оценки публикационной активности неправильно устроена — она благодушна, но не логична, и в нужный момент не оказывает необходимой поддержки.

Благодаря поддержке родителей у меня есть возможность, например, брать ребенка с собой в поездки — с нами едет мама, которая все свое время посвящает внуку. На карантине было непросто: сын привык к тому, что когда я дома, он имеет право на мое время. Ему было сложно принять тот факт, что я не концентрируюсь целиком на нем и например иду совещаться — он заходил в зумы с моими коллегами и студентами, вел с ними беседы, со всеми знакомился.

После вступления на должность я перестала располагать своим временем. Раньше мне было можно все спланировать так, как я хочу, а сейчас получается, что я узнаю о совещаниях в зуме или о том, что у меня одновременно пять встреч, в тот же день, потому что на половину этих встреч меня вписали автоматически. И, поскольку встречи перешли в онлайн, люди стали к ним легче относиться: например, раньше все согласовывалось за несколько месяцев, а сейчас мне говорят — ну это же зум, ты подключишься. Так что я перестала управлять своими планами даже в самой близкой перспективе.

Я не знаю, чем Ученый совет руководствовался при выборе декана матфака, меня поставили уже перед фактом. Спросили, будешь-не будешь. Я думаю, тут определенную роль играет коронавирус: люди более старшего возраста рискуют больше, и выбирать декана, которому 65+ — это противоречивое решение. Я третий декан на матфаке. И я, и мои предшественники Владлен Тиморин и Сергей Ландо выступаем за то, что менять декана необходимо, потому что это служба обществу, которая на науку оставляет меньше ресурсов и времени, а все хотят быть еще и учеными. Но, с другой стороны, это для меня большая честь, что коллеги доверили мне принимать решения, не испугавшись ни моего возраста [Александре Скрипченко 31 год. — DOXA], ни того, что у меня нет больших академических достижений. Меня тут уже коллеги даже потроллили, что с тех пор как меня официально назначили, я еще ни с кем из коллег встретиться в этой формальной роли полноценно не успела, зато встретилась со студсоветом. Мы говорили о том, что хотели бы изменить студенты, что их напрягает, что мне в свою очередь кажется нужно поменять, и как мы можем взаимодействовать.

Я сама очень демократично общаюсь со своими студентами — у нас не очень большая разница в возрасте, особенно с первыми, которых я была старше на 4-5 лет. Я не претендую на роль авторитета. Своих заинтересованных в математике студентов я стараюсь интегрировать в мировое сообщество, чтобы они ездили на конференции, общались с моими западными коллегами. Если они делают что-то разумное, то я прошу, чтобы рецензентами на дипломе были именно западные коллеги. Важно, чтобы студенты понимали, что этими вещами занимаются не только два с половиной человека здесь, но и большое коммьюнити на Западе.

В общении со студентами я более открыта, чем был мой научный руководитель: у меня есть соцсети, есть телеграм-канал про книжки, и некоторые мои студенты подписаны на этот канал. С другой стороны, я стараюсь не обсуждать вопросы, не касающиеся учебы, например личные проблемы и семейную жизнь. С этим бывает сложно, потому что у меня нет психологического образования и я чувствую себя как человек, который может допустить ошибку. Если ко мне обращается человек с серьезными психологическими проблемами, то я отвечаю, что у меня тут мало опыта и нет необходимого бэкграунда, но могу перевести его на коллегу, который имеет такой опыт и контакты специалистов. Я хороший собеседник на какие-то карьерные темы, могу посоветовать, к кому обратиться с какой-то математической проблемой. Но в большинстве случаев, когда студенты ко мне приходят со сложными личными вопросами — ну камон, мне сказать тут особенно нечего, потому что со мной такого не было, и в силу возраста, и своей биографии я помочь человеку не могу.

Я участвовала в Дне девочек и женщин в математике и считаю, что это мероприятие было очень осмысленным. Я с большим уважением отношусь к Мариам Мирзахани, поэтому для меня было честью принять участие в дне, посвященном ее памяти. Необходимость говорить о женщинах в математике я вижу в таком ключе: у девочек-математиков возникают вопросы, например, как совместить роль ученого с ролью мамы? Я хочу быть вовлеченной мамой, реально ли это? Нет ничего вредного и дискриминационного по отношению к мужчинам, если девочки услышат от действующих женщин-математиков о сложностях, с которыми им предстоит столкнуться, чтобы они знали, что это нормально.

Мы стараемся придумывать новые форматы, чтобы математикой занимались самые разные люди, а не только дети, которые как в «Капитанской дочке» — родились и сразу были записаны в лейб-гвардии полк. Я таких выходцев из математических семей в шутку называю ясновидящие в пятом поколении, потому что у них там есть заслуженная генеалогия, у них четче представление, шире кругозор, есть о чем поговорить с мамой и папой на кухне, когда они этим начинают заниматься, есть доступ к важным книжкам. Больше вероятность встретить харизматичного человека, который увлечет тебя интересной задачей, ведь наука — это во многом про общение с людьми, которые умеют про свою деятельность интересно рассказать. Мы на матфаке активно занимаемся популяризацией, у нас есть отдел математического просвещения. Летом 2021 года мы собирались организовать большую школу, похожую на школу в Принстоне Women in Mathematics, она должна была называться Je Suis Sofya Kovalevskaya, но сейчас из-за коронавируса мы отложили эти планы.

С работами Александры можно ознакомиться на ее странице, а с популяризаторскими материалами — на сайте проекта ПостНаука.