14 апреля 2021 года – самый важный день из всех дней моей 26-летней жизни. В этот день я увидел и понял многое. Восполню некоторые пробелы – коллеги из DOXA говорили, что им неизвестны подробности обыска у меня дома.

Об этой гадкой процедуре мы давно знаем из новостей, сообщения об обысках стали еженедельными. Скажу только, что читать новости и ощущать на себе – совсем не одно и то же. Вообще, наша редакция, мне кажется, поделилась на два типа людей (о чем я могу судить по разговорам с ребятами): тех, кто готов к моменту, когда за DOXA «придут», и тех, кто хоть и готов реагировать, но не очень подготовлен морально. Мне казалось, что я готов во всех отношениях.

Удивительно, но подобные вещи иногда происходят с большим количеством совпадений (случайных и не очень). За день до этого у нас в DOXA была первая в нашей жизни медиация, и мы проговаривали много важных и сенситивных тем, делились друг с другом наболевшим, решали, как улучшить коммуникацию. После этого у меня с Арменом был эмоциональный и важный разговор. Мы делились тем, что такое DOXA лично для нас, и говорили о трудностях, которые возникают в нашем рабочем общении. Поздним вечером, после всех рабочих дел, я еще раздумывал о том, остаться ли на ночь в редакции (что делаю часто), но решил все-таки ехать домой.

Вопреки ожиданиям, утренний обыск застал меня врасплох. В руках не было смартфона: мой надежный андроид, которым я пользовался три года, сломался накануне обыска и не подавал никаких признаков жизни уже второй день. Кроме того, свое общение с людьми из органов я начал совсем не через закрытую дверь своей квартиры. Меня разбудили громкие голоса: мамин и другие, незнакомые. Я вышел из комнаты в коридор в одном нижнем белье – там стояла моя взволнованная мама с собакой на поводке (их подкараулили возле двери), несколько человек с закрытыми лицами в штатском и наш участковый.

«Метелкин Владимир Александрович – это вы?», — никогда не думал, что этот вопрос застанет меня врасплох. Я не смог ответить. Меня переспросили еще пару раз, прежде чем я пришел в себя и понял, что происходит. Дальше люди начали разбредаться по квартире, а один из них все время что-то читал по бумажке про обыск и уголовное дело. Там мелькали имена Волкова, Навального, Гутниковой, Тышкевич и Арамяна. Я быстро включился в ситуацию и стал требовать соблюдения своих базовых прав – на звонок адвокату, прежде всего. И я настойчиво просил зашедших людей ничего не трогать, не разбредаться по квартире и ждать защитника. Мои требования, конечно, игнорировали. Одновременно с этим я осознал, что просто не помню номер нашего адвоката. Через несколько минут у нас отобрали и последнее средство связи – мамин телефон. Все это время моя собака не прекращала лаять на непрошеных гостей.

В какой-то момент ситуация немного успокоилась, внимание ко мне ослабло, а обыск превратился в рутину, от которой скучают все участники процесса – и я поймал момент, чтобы быстро открыть крышку ноутбука, ввести пароль и отправить сигнал sos своим коллегам в DOXA. Кажется, я сделал это позже других фигурантов, и информация обо мне поступила последней.

Через час или два приехали люди, которые выглядели куда более устрашающе, чем первая группа. Маски, бронежилеты, пистолеты – их невеселые рабочие атрибуты. Первый вошедший держал в руках здоровый электрошокер. Тут мое внутреннее спокойствие и уверенность пошатнулись, сердце на пару минут убежало в пятки. Но через какое-то время мы привыкли и к этому – я только периодически спрашивал, как зовут этих товарищей в масках, почему они совершают нападение на нашу квартиру и хотят ли меня похитить. Все снова расслабились, я даже заварил себе кофе и пописал с закрытой (!) дверью. Вообще, в какой-то момент начало казаться, что мы все отыгрываем формальные роли: они — злодеев в масках, а я – человека, который требует соблюдения своих прав, хотя все понимали, что процедура пройдет только «по беспределу». Я не видел энтузиазма на лицах людей, ворвавшихся в мою квартиру. Как будто они все понимали и просто шили очередное дело.

Обыск подходил к концу, а моя тревожность усиливались. Я периодически смотрел в окно – ко мне никто не ехал. Я терял уверенность в том, что обо мне вообще кто-то знает. Пика эта тревога достигла, когда мы уже ехали в страшном тонированном автобусе без номеров по центру Москвы. Я думал, как буду выпрашивать телефон для звонка защитнику (номер которого забыл). В голове крутились абсурдные сцены, где я прошу воспользоваться интернетом, чтобы найти номер адвоката. Эти мысли перемешивались с размышлениями о том, какой я человек и как буду вести себя в ситуации, где мне будут угрожать, давить морально и физически. Я пытался убедить себя в том, что не буду оговаривать себя и своих коллег несмотря ни на что. Третья группа мыслей в моем тревожном сознании – о работе. О том, что я только что собрал крутую команду для аудио/видео продакшна в DOXA и что все дело теперь пойдет к чертям. Такой вот коктейль.

Позднее, когда нафаршированные оружием конвоиры сидели напротив нас четверых в Басманном суде, я слышал от них ленивые жалобы на работу: «Ну вот щас их отпустят, а потом опять приезжай по утрам?». Нельзя исключать, что и в этих головах однажды поселится простая и ясная мысль: работу можно (нужно) менять.

Я не могу описать чувства, которые захлестнули меня при подъезде к зданию на Техническом переулке. У железного забора СК стояли люди, которые стали мне самыми родными в ту же секунду. Никогда никого в жизни я не был так рад видеть; там были ребята из DOXA. Я резко изменился в лице, сквозь улыбку проступили слезы, а люди в черных масках грубо убрали меня от окна, к которому уже начали прислонять камеры журналисты.

Те, кого я несколько минут назад воспринимал как своих палачей, превратились в посмешище. Вы насильно затолкали меня в свой убогий автобус, с которого даже значок Ford сняли (не то что номера), вы пытаетесь закрыться со всех сторон и фабриковать свои мерзкие дела за тонированными стеклами и в закрытых кабинетах. Вы живете в парадигме, где человек – это палка очередного уголовного дела.

Но не все живут в ней – иногда к вашим убогим и стремным даже внешне учреждениям (привет архитектору здания на Техническом) приходят люди, чтобы не дать свершиться произволу и напомнить о том, что вы совсем оторвались от реальности. Что вы используете всю мощь государственной машины для того, чтобы фабриковать дела против мирных людей – за видеоролики, картинки, тексты, работу в НКО, участие в мирных акциях, политическую активность. Репрессии стали для вас рабочей рутиной, настолько скучной, тупой и бессмысленной, что людей надо «закрыть» поскорее, потому что лень утром ехать за ними снова.

Я уверен, что в этой стране много тех, кто не готов мириться с таким положением вещей и не хочет жить по схеме «молчи или сиди в тюрьме». Может нескромно, но для меня DOXA – яркий тому пример. До меня кое-как доходит информация о том, что ребятам удается делать для нашей публичной защиты, кроме того, мы с мамой чувствуем невероятную поддержку и заботу. Это вызывает у меня восхищение. DOXA – лучшее, что случилось со мной в жизни, эти испытания убедили меня в этом. Солидарность, которую проявляют сегодня с DOXA в России и в мире – лучшее, что я видел и чувствовал. Мы обязательно победим.