Именно поэтому подлинная политика должна твориться на повседневном уровне. Это заключение поразительным образом созвучно интересу Негта и Клюге к жизненному опыту пролетариев, который мы обнаруживаем в их теории контрпублик. Кроме того, гавелское разграничение между тем, что он называет «подлинной политикой» и тем, что по его мнению должно происходить на «жизненном» уровне, поразительным образом созвучно теориям «революции в повседневной жизни» Рауля Ванейгема, Анри Лефевра, Мишеля де Серто и других.
Эссе Гавела было написано в 1978 году, а затем контрабандным путем переправлено в Польшу. В следующие несколько лет оно стало источником вдохновения для польской оппозиции. Но не следует рассматривать гавелскую «силу бессильных», — необходимое сопротивление, осуществляемое посредством самых незначительных действий — как выражение либерального индивидуализма, хотя сам автор, вероятно, счел бы именно эту политическую доктрину наиболее привлекательной. В заключительных частях эссе Гавела мы видим, как продавцы продуктовых магазинов оказывают сопротивление, а люди начинают объединяться. Мне кажется, что это очень мощный образ, который вдохновил не только Буяка, но и многих других людей в разных местах и в разное время. Я вижу здесь сходство с «Оружием слабых» Джеймса Скотта и протестами крестьян в Юго-Восточной Азии. Эти протесты представляют собой наименее героическую, но при этом крайне эффективную форму сопротивления (даже если оценивать ее с точки зрения масштаба). Эта форма сопротивления не предполагает исключительности или героических поступков. Она требует настойчивости и повседневных стратегий выживания.
На первых страницах «Квир-искусства неудачи»
Джек Гальберштам заявляет, что их работа «демонтирует логику успеха и неудачи, в соответствии с которой мы сегодня живем. При определенных обстоятельствах неудача, потеря, забвение, разрушение, уничтожение, непригодность и незнание могут на самом деле предложить более творческие, более располагающие к взаимодействую с другими людьми и более удивительные способы существования в этом мире». Для неолиберального капитализма (особенно в периоды экономического кризиса) характерно чрезмерное внимание к производительности и успеху. В такой ситуации «овладение» неудачами может стать способом не только выживать, но и жить. Еще одна важная черта неудачи заключается в том, что она позволяет нам учиться на ошибках, недостатках и изъянах существующих моделей субъектности.
Согласно предложенной Гальберштамом концепции неудачи, сопротивление неолиберальному капитализму не всегда является осознанным политическим решением и иногда может быть непреднамеренным или даже идти вразрез с поставленными целями. В этом плане Гальберштам следует теории гендерного неповиновения
Джудит Батлер, согласно которой люди, несоответствующие бинарной гендерной логике, непреднамеренно подрывают ее, нарушая своим несоответствием перформативную репродукцию бинарных гендерных норм. Как я уже писала в одной из своих работ, ссылаясь на теорию
Геральда Раунига о сопротивлении неолиберальной модели воспроизводства знаний, такого рода концептуальная конструкция, в которой сопротивление является чем-то большим, чем суммой преднамеренных действий, открывает гораздо больше возможностей для понимания исторических, а также будущих форм сопротивления, чем классические рационалистские теории субъектности. Подобно концепции «множеств» Хардта и Негри, неповинующиеся гендерным нормам люди, описанные Батлер и Гальберштамом, чаще следуют своим аффективным, иногда абсолютно бессознательным желаниям, а не тщательно подготовленному плану авангардистской коммунистической партии, буржуазной публичной сферы или институтам, которыми заправляют в основном мужчины.
В
философском дискурсе сопротивление обычно изображается как некое отрицание всего предшествующего хода исторического развития и, следовательно, как нечто исключительное. Идея о том, что революция — это исключительное событие, вызванное внезапными действиями неординарных субъектов и не имеющее долгой предыстории, состоящей из неудачных попыток, была до такой степени фетишизирована, что сейчас невозможно представить себе, чтобы социальные изменения произошли под воздействием субъектности менее исключительной, чем субъектность подлинного революционного авангарда. Рассматривая революцию и любое противостояние исключительно в категориях индивидуализма, мы действительно начинаем верить, что они происходят только благодаря неким экстраординарными агентам, живущим в вымышленном мире. Современные СМИ, освещающие акты сопротивления, также не в состоянии дать нам сбалансированную картину протестов. Зачастую они обращают внимание только на самых ярких и экстравагантных протестующих и, не понимая происходящих внутри протестного движения процессов, преподносят этих персонажей как его лидеров.
Возможность незапланированного сопротивления напоминает стихийность революционных масс, о которой с таким восторгом писала Роза Люксембург. Тем не менее нужно подходить к ее работам с осторожностью, поскольку они описывают революцию в первую очередь как процесс, а не как некое волшебное начинание. Люксембург также подчеркивала необходимость преодолевать разочарования и принимать неудачи как естественную часть борьбы. Как пишет
Лоралеа Микаэлис:
«[Работы Люксембург] помогают нам понять, что опыт неудач скорее приближает нас к победе социализма, нежели отдаляет нас от нее. Она говорит об этом в категориях, которые гораздо лучше характеризуют внутреннюю ситуацию социалистических активист_ок, чем абстрактные заверения, на которые опирался Маркс: неудачи помогают нам учиться на ошибках, но, что более важно, именно испытывая неудачи мы проверяем и, по крайней мере, согласно Люксембург, укрепляем свою приверженность делу социализма».
В письмах, которые Люксембург писала, находясь в различных тюрьмах, она подчеркивала, что отчаяние — это роскошь, которой могут наслаждаться только избранные. В отличии от отчаяния, неудача для Люксембург является опытом, который нужно принять, поскольку, прежде чем победить, коммунистическое
◻️ движение неоднократно потерпит поражение. Такого рода перспектива, в которой акцент сделан на повторениях, в какой-то степени репетициях будущей альтернативы капитализму, является необходимым элементом слабого сопротивления. Работы и речи Люксембург, в которых говорится об автономии рабочего класса внутри немецкого социал-демократического движения того времени, описывают силу, приходящую вместе с поражением и слабостью.