Зачем россиян_кам «сильная» Россия и почему ее должны бояться?
Как сторонники войны осмысляют милитаризм, геополитику и свое благополучие в военные времена
Публикация: 12 августа 2022
— Я за то, чтобы эта Россия, которая ведет войну, перестала существовать. «Эта Россия» — не любая Россия, это Россия Владимира Путина и его кровожадных имперских амбиций. Я с радостью соглашусь на любую другую Россию.
— Это твои проблемы. Меня устраивает сильная страна с имперскими амбициями, по-другому такой большой стране и не выжить.
Так выглядит один из многочисленных споров в соцсетях между противниками и сторонниками войны.
— Это твои проблемы. Меня устраивает сильная страна с имперскими амбициями, по-другому такой большой стране и не выжить.
Так выглядит один из многочисленных споров в соцсетях между противниками и сторонниками войны.
Пока одни восхищаются «сильной страной», другие задаются вопросом: в чем заключается сила государства и как должна проявляться. В ответ громче всего звучат высказывания имперского типа: «НАТО боится одной России. Какая же моя страна мощная, одну ее боятся и США, и вся Европа», «Только Россию Запад не смог покорить», «Россия была, есть и будет империей. А что плохого в империях? Исторически они были самыми успешными образованиями».
На фоне соцопросов, которые говорят, что действия правительства поддерживают от 58% до 71% россиян_ок, может появиться ощущение, что большинство людей в России — это имперцы, которые хотят, чтобы страна обрастала территориями и вооружением и конкурировала с другими государствами посредством войн. Но насколько это соответствует действительности?
На фоне соцопросов, которые говорят, что действия правительства поддерживают от 58% до 71% россиян_ок, может появиться ощущение, что большинство людей в России — это имперцы, которые хотят, чтобы страна обрастала территориями и вооружением и конкурировала с другими государствами посредством войн. Но насколько это соответствует действительности?
Соцопросы в автократиях
Социальные ученые говорят, что к результатам соцопросов, проводимых в авторитарных странах, еще и в условиях войны, стоит относиться с большой осторожностью.
Во-первых, на фоне репрессий именно сторонники режима охотнее участвуют в опросах. Люди, которые придерживаются альтернативных мнений, могут просто отказываться отвечать, опасаясь за свою безопасность. Во-вторых, в авторитарных режимах люди склонны скрывать свое мнение и выбирать ответы, которые подчеркнут их благожелательное отношение к власти.
Еще одна немаловажная проблема с соцопросами заключается в том, что людей, которые имеют конкретную позицию, на самом деле меньшинство. «Значительная часть российской общественности и не одобряет, и не осуждает войну: у этих людей просто нет внятного мнения по этому вопросу», — говорит социолог Максим Алюков.
Исследования показывают, что люди, не имеющие твердого мнения, очень чувствительны к формулировкам. Например, ВЦИОМ спрашивает, поддерживают ли люди «специальную военную операцию России в Украине», а Russian Field — поддерживают ли они «военные действия». Во втором случае положительных ответов намного меньше, ведь «спецоперация» не то же самое, что «война». Для неопределившихся людей формулировка вопроса зачастую определяет ответ, и в автократиях этим пользуются, чтобы преувеличить степень поддержки.
Ученые из Лаборатории публичной социологии (PS Lab) проводят глубинные интервью с россиян_ками, чтобы понять, что именно поддерживают или не поддерживают люди, как воспринимают войну, какой видят Россию и свое место в происходящем.
Во-первых, на фоне репрессий именно сторонники режима охотнее участвуют в опросах. Люди, которые придерживаются альтернативных мнений, могут просто отказываться отвечать, опасаясь за свою безопасность. Во-вторых, в авторитарных режимах люди склонны скрывать свое мнение и выбирать ответы, которые подчеркнут их благожелательное отношение к власти.
Еще одна немаловажная проблема с соцопросами заключается в том, что людей, которые имеют конкретную позицию, на самом деле меньшинство. «Значительная часть российской общественности и не одобряет, и не осуждает войну: у этих людей просто нет внятного мнения по этому вопросу», — говорит социолог Максим Алюков.
Исследования показывают, что люди, не имеющие твердого мнения, очень чувствительны к формулировкам. Например, ВЦИОМ спрашивает, поддерживают ли люди «специальную военную операцию России в Украине», а Russian Field — поддерживают ли они «военные действия». Во втором случае положительных ответов намного меньше, ведь «спецоперация» не то же самое, что «война». Для неопределившихся людей формулировка вопроса зачастую определяет ответ, и в автократиях этим пользуются, чтобы преувеличить степень поддержки.
Ученые из Лаборатории публичной социологии (PS Lab) проводят глубинные интервью с россиян_ками, чтобы понять, что именно поддерживают или не поддерживают люди, как воспринимают войну, какой видят Россию и свое место в происходящем.
Партия войны
Хотя результаты опросов не отражают реальную картину, это вовсе не значит, что войну никто не поддерживает. По словам социологини PS Lab Натальи Савельевой, общественное мнение представляет собой своего рода континуум: по центру растянута огромная разнородная группа неопределившихся, а на противоположных полюсах стоят две группы с четкой позицией. С одной стороны находятся те, кто против войны. С другой — люди, которые сознательно поддерживают военный конфликт, своего рода партия войны. «Среди наших информантов обычно это были люди с имперскими взглядами, обычно мужчины, обычно старшего возраста», — говорит Савельева.
Социологиня◻️ PS Lab Вероника Птицына объясняет, что сторонники войны оценивают Россию и ее действия через призму геополитики.
«Люди, составляющие «партию войны» — это не только идеологические империалисты, но и люди, претендующие на знание фактуры. Они следят за мировой политикой, и часть из них считает, что Россия защищается, а не нападает, — объясняет социологиня. — «Они, например, наблюдали за происходящим в Украине после Майдана и отмечали, что там был всплеск ультраправых националистических настроений. Они видели, что НАТО действительно расширялось на восток три раза, действительно пренебрегло возражениями России. Эти знания они используют, чтобы объяснить действия России как самозащиту».
Птицына говорит, что для людей, которые воспринимают мир через призму мировой политики, НАТО само по себе является устрашающим и агрессивным игроком и его присутствие поблизости они воспринимают как угрозу.
Социологиня◻️ PS Lab Вероника Птицына объясняет, что сторонники войны оценивают Россию и ее действия через призму геополитики.
«Люди, составляющие «партию войны» — это не только идеологические империалисты, но и люди, претендующие на знание фактуры. Они следят за мировой политикой, и часть из них считает, что Россия защищается, а не нападает, — объясняет социологиня. — «Они, например, наблюдали за происходящим в Украине после Майдана и отмечали, что там был всплеск ультраправых националистических настроений. Они видели, что НАТО действительно расширялось на восток три раза, действительно пренебрегло возражениями России. Эти знания они используют, чтобы объяснить действия России как самозащиту».
Птицына говорит, что для людей, которые воспринимают мир через призму мировой политики, НАТО само по себе является устрашающим и агрессивным игроком и его присутствие поблизости они воспринимают как угрозу.
«Они описывают такое мироустройство, в котором все крупные военно-политические игроки боятся друг друга. Для них „страх перед сильной страной“ — это просто механизм международной конкуренции. По их мнению, если Россию боятся, она сама может не бояться никого, — говорит социологиня. — Когда тебя боятся, ты можешь спать спокойно».
«Потому что деваться уже некуда, весь мир против нас»
Социологи_ни PS Lab отмечают, что люди имперских взглядов могут проводить черту, разделяя в сознании внешнюю и внутреннюю политику. Считая свое государство сильным на международной арене, они могут быть критически настроены по отношению к происходящему внутри страны.
При этом многих людей партии войны не пугают санкции, разрыв экономических связей и падение уровня жизни. Птицына объясняет: часть этих людей уверена в том, что в краткосрочной перспективе российская экономика может проиграть, но в долгосрочной — неизбежно выиграет.
«Они считают, что прежде Россия была уязвима, потому что зависела от поставок ингредиентов, деталей и прочего, а теперь она достигнет самостоятельности. „Мы сами будем выращивать и производить то, что раньше покупали, и постепенно создадим цветущую экономику. Прежде государство и бизнес избегали этой задачи, продавали сырье, погрязли в коррупции, а теперь нам придется навести порядок и построить сильную национально-ориентированную экономику. Потому что деваться уже некуда, весь мир против нас“. Так рассуждают многие», — рассказывает Птицына.
При этом у одного человека могут сосуществовать две противоположные картины: глобализированная экономика и полностью независимая.
«Они могут ругать западные страны из-за того, что те перестали с нами торговать. „Европа сама себе стреляет в ногу, ведь в современном мире невозможно никого изолировать, все взаимозависимы и все друг с другом торгуют“. То есть, с одной стороны, человек считает, что Россия должна быть самодостаточной в своей экономике, с другой — что мы живем в глобальном мире и все экономики глубоко глобализированы. Это явное раздвоение. Возможно, оно существует потому, что для них есть сегодняшний день, когда мы со всеми торгуем и ото всех зависим, и есть мечта о независимости», — объясняет Птицына.
При этом многих людей партии войны не пугают санкции, разрыв экономических связей и падение уровня жизни. Птицына объясняет: часть этих людей уверена в том, что в краткосрочной перспективе российская экономика может проиграть, но в долгосрочной — неизбежно выиграет.
«Они считают, что прежде Россия была уязвима, потому что зависела от поставок ингредиентов, деталей и прочего, а теперь она достигнет самостоятельности. „Мы сами будем выращивать и производить то, что раньше покупали, и постепенно создадим цветущую экономику. Прежде государство и бизнес избегали этой задачи, продавали сырье, погрязли в коррупции, а теперь нам придется навести порядок и построить сильную национально-ориентированную экономику. Потому что деваться уже некуда, весь мир против нас“. Так рассуждают многие», — рассказывает Птицына.
При этом у одного человека могут сосуществовать две противоположные картины: глобализированная экономика и полностью независимая.
«Они могут ругать западные страны из-за того, что те перестали с нами торговать. „Европа сама себе стреляет в ногу, ведь в современном мире невозможно никого изолировать, все взаимозависимы и все друг с другом торгуют“. То есть, с одной стороны, человек считает, что Россия должна быть самодостаточной в своей экономике, с другой — что мы живем в глобальном мире и все экономики глубоко глобализированы. Это явное раздвоение. Возможно, оно существует потому, что для них есть сегодняшний день, когда мы со всеми торгуем и ото всех зависим, и есть мечта о независимости», — объясняет Птицына.
«Война не просто возможна, она в каком-то виде постоянна»
По мнению Вероники Птицыной, дискуссии о том, в чем заключается сила государства и как ее нужно использовать, не имеют смысла, если не учитывать бэкграунд оппонентов: «Если мы посмотрим на людей с имперскими взглядами, то можем увидеть, что часть из них просто не руководствуются личным благополучием в своем отношении к государству — у них нет такой привычки».
Социологиня объясняет, что люди с советским опытом жизни привыкли существовать в мире, где постоянно идет холодная война и гонка вооружений. «Советский Союз, в котором иногда бывал дефицит потребительских товаров, при этом мог тратить какие-то безумные деньги на поддержку коммунистической революции в какой-нибудь маленькой латиноамериканской стране. В это же время США могли финансировать военный переворот в соседнем государстве. Постоянно существовало это противостояние, которое приводило к вооруженным конфликтам. Потом Советский Союз распался. Люди переживали, что вокруг происходят какие-то этнические конфликты, а в самой России в это время был коллапс экономики. Для многих людей, которые жили именно в таком мире, стабильность и спокойствие, уверенность в завтрашнем дне и отсутствие необходимости тратить деньги на какую-то территорию — это что-то новое», — поясняет социологиня.
При этом Птицына отмечает, что нельзя мазать всех одной краской. Для части людей с советским опытом жизни нападение России на Украину — это абсолютно неприемлемо и нестерпимо.
Глубинные интервью PS Lab показывают, что и среди противников, и среди сторонников войны есть абсолютно разные люди. В том числе среди империалистов и агрессивных сторонников конфликта есть люди, родившиеся при Путине или незадолго до его прихода к власти. «Если брать страну в целом, то с момента распада СССР люди никогда так хорошо и так спокойно не жили, как при Путине. Для людей, которые выросли в этот период, война — онтологически невозможное событие. При этом другие люди этого же поколения поддерживают войну, — говорит социологиня. — В их онтологии война не просто возможна, она в каком-то виде постоянна».
Социологиня объясняет, что люди с советским опытом жизни привыкли существовать в мире, где постоянно идет холодная война и гонка вооружений. «Советский Союз, в котором иногда бывал дефицит потребительских товаров, при этом мог тратить какие-то безумные деньги на поддержку коммунистической революции в какой-нибудь маленькой латиноамериканской стране. В это же время США могли финансировать военный переворот в соседнем государстве. Постоянно существовало это противостояние, которое приводило к вооруженным конфликтам. Потом Советский Союз распался. Люди переживали, что вокруг происходят какие-то этнические конфликты, а в самой России в это время был коллапс экономики. Для многих людей, которые жили именно в таком мире, стабильность и спокойствие, уверенность в завтрашнем дне и отсутствие необходимости тратить деньги на какую-то территорию — это что-то новое», — поясняет социологиня.
При этом Птицына отмечает, что нельзя мазать всех одной краской. Для части людей с советским опытом жизни нападение России на Украину — это абсолютно неприемлемо и нестерпимо.
Глубинные интервью PS Lab показывают, что и среди противников, и среди сторонников войны есть абсолютно разные люди. В том числе среди империалистов и агрессивных сторонников конфликта есть люди, родившиеся при Путине или незадолго до его прихода к власти. «Если брать страну в целом, то с момента распада СССР люди никогда так хорошо и так спокойно не жили, как при Путине. Для людей, которые выросли в этот период, война — онтологически невозможное событие. При этом другие люди этого же поколения поддерживают войну, — говорит социологиня. — В их онтологии война не просто возможна, она в каком-то виде постоянна».
«В автократии большому количеству убежденных империалистов просто неоткуда взяться»
Вероника Птицына рассказывает, что люди, которые видят сильное государство как имперское, часто не могут вписать в эту картину сильной страны самих себя. «Например, они говорят: „Эта война нужна, чтобы Россия никого не боялась, чтобы наше государство было офигенным и сильным, но прямо сейчас мы, конечно, пострадаем. Экономика, может, рухнет в краткосрочной перспективе. А может и не рухнет. В общем, что с нами будет — непонятно, но как-нибудь выживем“. То есть они топят за сильное государство, но при этом редко или почти никогда не вписывают собственные интересы как индивидов, как семьи, как маленькой группы в эту картину, — объясняет социологиня. — Они как бы ставят себя на место этого угрожающего сильного имперского государства».
По мнению исследовател_ьниц PS Lab, сознательные, идеологически мотивированные сторонники имперского проекта сформировали свое отношение к России и ее внешней политике задолго до 2022 года и нет никаких оснований полагать, что они могут изменить взгляд на мир или отношение к войне в Украине.
Однако несмотря на то, как активно, заглушая другие голоса, сторонники сильного военизированного государства презентуют в сети свою позицию, они не большинство.
«В путинской автократии большому количеству убежденных империалистов просто неоткуда взяться. Чтобы придерживаться имперских взглядов, нужно быть политизированным, а путинский режим, как типичный постсоветский авторитарный режим, всегда опирался на демобилизацию и деполитизацию», — объясняет Вероника Птицына.
Социолог Максим Алюков говорит, что чувство политической апатии — это характерная черта путинского правления. С начала 2000-х власть работала над тем, чтобы удержать граждан подальше от политики.
«Даже в 2014 году, когда была какая-то консолидация людей вокруг Крыма, Кремль не пытался мобилизовать своих сторонников, — говорит Птицына. — Он пытался оставить их в состоянии „восторга у себя в квартире“. Потому что Кремль боится, что если он мобилизует сторонников, то они поведут себя непредсказуемо».
Однако несмотря на то, как активно, заглушая другие голоса, сторонники сильного военизированного государства презентуют в сети свою позицию, они не большинство.
«В путинской автократии большому количеству убежденных империалистов просто неоткуда взяться. Чтобы придерживаться имперских взглядов, нужно быть политизированным, а путинский режим, как типичный постсоветский авторитарный режим, всегда опирался на демобилизацию и деполитизацию», — объясняет Вероника Птицына.
Социолог Максим Алюков говорит, что чувство политической апатии — это характерная черта путинского правления. С начала 2000-х власть работала над тем, чтобы удержать граждан подальше от политики.
«Даже в 2014 году, когда была какая-то консолидация людей вокруг Крыма, Кремль не пытался мобилизовать своих сторонников, — говорит Птицына. — Он пытался оставить их в состоянии „восторга у себя в квартире“. Потому что Кремль боится, что если он мобилизует сторонников, то они поведут себя непредсказуемо».
«Государство не такое уж и сильное, куда ему еще войну вести?»
Опираясь на глубинные интервью с теми, кого соцопросы записывают в сторонников войны, Вероника Птицына объясняет: большинство из них не воспринимают сильное государство как огромную имперскую машину, которая может победить оппонентов в военном противостоянии. Эти люди не хотят, чтобы Россия конкурировала на международной арене, используя силу и страх.
«На самом деле повседневное словоупотребление „сильного государства“ часто пересекается с академическим, где „сильное“ понимается как независимое от разных кланов. Для других „сильное государство“ — способное обеспечить экономический рост, заботиться о благосостоянии граждан, — говорит Птицына. — Для этих людей Россия с ее имперскими амбициями — слабая страна. И эту слабость, неспособность решать проблемы, отвечать на вызовы, эффективно управлять для многих обнажила именно война».
Социологиня рассказывает: в отличие от империалистов, эти люди осмысляют войну и Россию, опираясь на жизненный опыт и личные интересы.
«На самом деле повседневное словоупотребление „сильного государства“ часто пересекается с академическим, где „сильное“ понимается как независимое от разных кланов. Для других „сильное государство“ — способное обеспечить экономический рост, заботиться о благосостоянии граждан, — говорит Птицына. — Для этих людей Россия с ее имперскими амбициями — слабая страна. И эту слабость, неспособность решать проблемы, отвечать на вызовы, эффективно управлять для многих обнажила именно война».
Социологиня рассказывает: в отличие от империалистов, эти люди осмысляют войну и Россию, опираясь на жизненный опыт и личные интересы.
«Исходя из своего опыта на работе, опыта семьи и друзей, они приходят к выводу, что государство в России не такое уж и сильное, куда ему еще войну вести? Некоторые даже меняют свое отношение к конфликту и переходят из нейтральной группы к противникам войны», — говорит Птицына.
Социологиня Наталья Савельева объясняет, что все эти группы не замкнуты и люди, которые занимают позиции «скорее поддерживаю», «скорее не поддерживаю» или вообще «не знаю», могут передвигаться по условной шкале общественного мнения и формировать новые взгляды.
Здесь может возникнуть вопрос: как можно занимать по отношению к войне позицию «мы не уверены»? Ответ все в той же деполитизации.
«Для большинства наших информантов эта война представляет познавательную проблему, — говорит Вероника Птицына. — Они воспринимают мир следующим образом: связанное со мной лично я понимаю, а политика — дело грязное, сложное, темное — какое-то закулисье, непроницаемое для понимания. Теперь же политика касается всех в виде войны, от нее не спрячешься. И война переняла эту старую схему. Она делится на познаваемые вещи — это страдания, бомбы летят, люди погибают, это ужасно и так не должно быть, и непознаваемые вещи — какие-то переговоры, геополитика, НАТО».
Попадая в непознаваемую плоскость войны, люди делегируют властям право судить о ней и принимать решения. То же самое происходит и в отношении государства. Апатия по отношению к войне и апатия по отношению к государству — это вещи одного порядка.
Исследования PS Lab показывают: большинство людей вовсе не поддерживают войны и не хотят агрессивного военизированного государства. Большинство россиян_ок деполитизированы и считают, что их голос ни в отношении войны, ни в отношении государства не имеет значения, поэтому многие даже не тратят силы на то, чтобы сформировать мнение, и просто самоустраняются от политики.
Здесь может возникнуть вопрос: как можно занимать по отношению к войне позицию «мы не уверены»? Ответ все в той же деполитизации.
«Для большинства наших информантов эта война представляет познавательную проблему, — говорит Вероника Птицына. — Они воспринимают мир следующим образом: связанное со мной лично я понимаю, а политика — дело грязное, сложное, темное — какое-то закулисье, непроницаемое для понимания. Теперь же политика касается всех в виде войны, от нее не спрячешься. И война переняла эту старую схему. Она делится на познаваемые вещи — это страдания, бомбы летят, люди погибают, это ужасно и так не должно быть, и непознаваемые вещи — какие-то переговоры, геополитика, НАТО».
Попадая в непознаваемую плоскость войны, люди делегируют властям право судить о ней и принимать решения. То же самое происходит и в отношении государства. Апатия по отношению к войне и апатия по отношению к государству — это вещи одного порядка.
Исследования PS Lab показывают: большинство людей вовсе не поддерживают войны и не хотят агрессивного военизированного государства. Большинство россиян_ок деполитизированы и считают, что их голос ни в отношении войны, ни в отношении государства не имеет значения, поэтому многие даже не тратят силы на то, чтобы сформировать мнение, и просто самоустраняются от политики.
Возможно, вы воспримете этот текст, как попытку снять ответственность с россиян_ок — это не так. Это скорее попытка вернуть ответственность. Но посылка не дойдет до адресата, если мы не понимаем, кому именно ее отправляем. Для этого нам нужно знать, как люди воспринимают войну, Россию и свое место в происходящем.
Выводы ученых говорят, что люди мыслят из точки политической апатии, а не империалистических убеждений.
Во время войн мир быстро становится биполярным, а пропаганда только помогает делить окружающих на своих и чужих. Если мы не хотим, чтобы люди из страха и растерянности перед этой огромной непознаваемой бедой сдвигались ближе к партии войны, нам нужно искать способы взаимодействия. Нам нужно понять, как строить диалог о войне, государстве и будущем — с деполитизированными людьми. Как возвращать политическую субъектность в условиях автократии.
Выводы ученых говорят, что люди мыслят из точки политической апатии, а не империалистических убеждений.
Во время войн мир быстро становится биполярным, а пропаганда только помогает делить окружающих на своих и чужих. Если мы не хотим, чтобы люди из страха и растерянности перед этой огромной непознаваемой бедой сдвигались ближе к партии войны, нам нужно искать способы взаимодействия. Нам нужно понять, как строить диалог о войне, государстве и будущем — с деполитизированными людьми. Как возвращать политическую субъектность в условиях автократии.
Имя изменено по просьбе эксперта.