О мероприятии я узнала накануне вечером: прислали сообщение, что к нам приезжает представитель министерства иностранных дел, и скинули ссылку, чтобы мы зарегистрировались. Сама я учусь в магистратуре на «Зарубежном регионоведении» со специализацией на китайском регионе, и когда я узнала о встрече, подумала, что определенно нужно задать ей [Марии Захаровой] какой-то вопрос. На встречу пришла с заготовленными вопросами, хотя и не знала, буду в итоге задавать их или нет — решила, что по ходу встречи пойму.

Захарова говорила пропагандистские вещи, которые они [,пропагандисты,] так любят. Я не знаю, на самом деле, почему удивилась [ее риторике] так сильно, ведь вроде бы ожидаемо от нее слышать все это, но оказалось, что во мне такие вещи все еще вызывают какие-то эмоции.

Я была уже почти в самом конце лекции, которая в общей сложности заняла два с половиной часа. После меня какой-то преподаватель задавал вопрос про то, защищают ли дипломаты людей, которые проводят «Бессмертный полк», кажется, в Варшаве. Была девочка, спросившая про механизмы вывода «недружественных» стран из-под этого статуса. Потом еще парень спрашивал про отношение ко вступлению Финляндии в НАТО. Там было очень много ребят, которые тоже хотели задать вопрос, но каким-то чудом микрофон перешел ко мне.

Я потом посмотрела расшифровку нашего разговора и поняла, как много она говорила. У меня нет привычки слушать такое, я научилась отключаться из-за взаимодействия с родственниками. Она рассуждает, как мои бабушка и дедушка, вот прям почти точно такими же словами. Конечно, более симпатичными, но в целом суть та же. Так что даже не хотелось слушать ее речь и пытаться вникнуть в нее.

Иногда я себе задаю вопрос: зачем в принципе начинать разговор с ней?

Я подумала, что она крутится в таких кругах, где всегда высказывается одна точка зрения. Наш спор, конечно, не изменит никакого ее подхода к жизни, потому что Захарова, очевидно, забетонированная женщина, ядерная такая — она непробиваемая.

Ты ей говоришь, допустим, что в Крыму [во время «референдума» о присоединении к России] не было международных экспертов, наблюдателей, а она отвечает, что они были. И всё, для нее этого достаточно. Она сказала, что были, значит, были. Мне кажется, она себя выставила в очередной раз посмешищем для нормальных людей.

Мария Захарова говорит очень уверенно: в начале мероприятия она была открытой, доброжелательной. Я не обратила на это особого внимания, но во время нашего разговора она была уже достаточно агрессивной и в конце даже сказала что-то типа: «Простите, что так эмоционально, но вы сами так завели разговор».
Медиаторка, которая координировала лекцию, ничего мне не сказала, микрофон у меня не забирали. Вроде даже особо и руководства не было никакого. Помню, что в зале стояли главы департамента, но они просто переглядывались. Пока никакой реакции [на выступление] не было. Но это, может, из-за того, что я просто в университете ещё не была после той лекции. Один одногруппник только мне написал слова поддержки, больше никто.

Никаких разговоров, пропаганды, лекций, которые по всей России проходили в вузах после начала войны, у нас не было. Нам в этом плане повезло. Позиция почти у всех студентов антивоенная, а у преподавателей — по-разному, зависит скорее от возраста и от, возможно, какой-то советской закалки.

Я достаточно давно интересуюсь политикой, думаю, мои политические взгляды можно определить как левые — мне близки идеи социал-демократов. Интерес к политической стороне жизни развивался довольно постепенно: здесь прочитала статью, тут послушала Екатерину Шульман. В какой-то момент поняла, что читать и интересоваться мало, и решила участвовать по мере возможности. К слову, я неоднократно ходила на акции: мой первый митинг был 21 апреля 2021 года, когда требовали допустить врача к Навальному в колонию. И на антивоенных митингах была, конечно, — мне повезло, потому что меня ни разу не задержали. Когда началась война, настало очень тяжелое время для меня: каждый день это какая-то новая рана, травма из-за новостей о гибели мирных жителей, разрушениях.

Все мои родственники за спецоперацию, и я не хочу, чтобы родители знали о моем выступлении на конференции. Я боюсь этого, потому что мы с сестрой и так достаточно много усилий приложили к тому, чтобы поддерживать хоть какие-то хорошие и теплые отношения с семьей. Мы уже давно определили наши политические позиции в семье, и я наверняка знала, как родственники отреагируют на происходящее. С самого первого дня избегала с родителями разговоров о войне, потому что очень давно поняла, что это настолько бессмысленно, что приводит только к ссорам. И тогда я постаралась принять их такими, какие они есть.

Я не хочу уезжать из России. Я рассуждала об этом достаточно долго, и в какой-то момент я поняла, что я хочу быть здесь. У меня появился интерес к политике, я даже собиралась получать образование, собственно, в государственном управлении, и все мечты были о том, чтобы остаться в России и что-то менять. Но когда началась война, я поняла, что мечты будет очень сложно — если не почти невозможно — осуществить в обозримом будущем.